Онлайн книга «Под девятой сосной в чистом поле»
|
Я молча кивал и думал: кого он уговаривает – себя или меня? Но не додумал – вторая верста пошла. – Я думаю, Дим, – вдруг брякнул Алешка, – это прокурор икону украл. Я и тут смолчал. На этот раз от изумления. Дар речи потерял. И буркнул: – Переведи. – Запросто! Прокурор подделал ключи, залез в церковь и украл икону, а ключи спрятал в кирпичи. А тот, кто у прокурора украл кирпичи, заодно прихватил и ключи. А кирпичи… Здорово. Ключи-кирпичи… Голова заболела. Тут тропинка круто свернула от реки в поле, пробежала среди высокой травы и громадных развесистых стволов зловредного борщевика и вывела нас к деревне Пеньки. Вообще-то никаких пеньков здесь не росло да и никакой деревни не было. Было всего два дома и один колодец. У колодца старушка в кожаной куртке и теплом платке вертела ворот, вытаскивая из глубины тяжелое мокрое ведро. Мы ей помогли и спросили: – А где живет печник дядя Петруша? – Да вон, в крайнем дому, не ошибетесь. В крайнем дому… А какой из них крайний, если их всего два? Но и в самом деле мы не ошиблись: на калитке одного из крайних домов висела фанерка, а на ней фломастером было написано: «Печьник. Ложу печи и камины». Алешка побарабанил по фанерке костяшками пальцев. – Иду! – раздалось в ответ из дома. И вышел седенький старичок с палкой, так согнувшийся в пояснице, будто что-то потерял на полу и все время разглядывает: и куда ж оно делось? Он дошаркал до калитки, щелкнул шпингалетом, вскинул голову и взглянул на нас чистыми прозрачными глазами: – Клиенты! Заходьте. Обговорим. А чего обговаривать-то? Я толком и не знал. Впрочем, мое дело – тылы обеспечивать. А если что – «Забыл!» Дед Петруша провел нас к старой липе, под которой стояла врытая в землю скамеечка, кряхтя уселся, поставил перед собой клюку, положил на нее узловатые пальцы, а на них – подбородок. В такой позе он казался устойчивым на века. – И чего будем делать? – Папа велел про печку разузнать, – объяснил Алешка. – И какую будем ложить? – Ложить? – не понял я. – Складать, – еще «понятнее» объяснил дед. – «Голанку», «шведку», либо русскую? – Русскую, – выбрал патриот Алешка. Дед вскинул голову и с удовольствием глянул на него: – Это хорошо. Значит, изба у вас большая. – У нас этой избы… – начал было я, чтобы докончить – «вообще еще нет», но Лешка наступил мне на ногу. Сидеть под липой и вести неторопливые разговоры про всякие «голанки» было хорошо. В ее кроне шебуршали всякие птицы, а по траве бегали солнечные зайчики, когда ветер шевелил над нами густую листву. – Да… – дед Петруша опять уронил голову на руки. – На русскую, однако, кирпича много надоть. Да и не всякий кирпич на нее пойдеть. – Ну… – подбодрил деда Алешка, – вы же достали кирпич для тети Полинки. А, вот он куда подбирается! – Сказал тоже! – дед опять вскинул голову. – Тама – ремонт, а тута – строительство. Русская печь поболе иного дома выходит… Уж поболе нашего – точно. – А вам для тети Полинки кто кирпич доставал? Вы у него и для нас попросите. – Да откель у него столько? Непутевый он мужик. Все у него не ладом получается. Я ничего не понял, а у Алешки вдруг засветились глаза. Так и казалось, что он сейчас прольет луч света на эту темную кражу. И он уже нетерпеливо заерзал на лавке, готовый куда-то помчаться по горячему следу. Но сразу не получилось. Дед «Печьник» завелся и одобрительно ворчал про наш правильный выбор: – Такие печи уже никто не ложит, только Петруша. Русская печь – это цельный агрегат: и топит, и варит, и сушит. А спать на ней – два удовольствия. – Чего же сразу два-то? – вежливо поинтересовался Алешка. – Приятно и полезно. Да, – дед еще припомнил, – в старое время в русской печи и мылись, как в бане. – А потом? – удивился Алешка. И я тоже вспомнил наше пребывание в печи. И последующее отмывание. – Что – потом? – Где отмывались-то? От всякой сажи. Дед рассмеялся так, что даже закашлялся. А мы воспользовались моментом и улизнули в калитку. И долго еще слышали, как кашляет нам вдогонку развеселившийся дед – словно крышка дребезжит на кипящем чайнике. На русской печке. Когда мы уже подходили к деревне, нас шустро обогнал, вздымая тучи пыли, большой черный автомобиль. Алешка чихнул и сказал ему вслед как-то не очень прилично: – Джипердес! И вот этот самый… джипердес мы снова увидели возле дома отца Леонида. И, конечно, не могли пройти мимо. Притормозили. Возле машины прохаживался мрачный бритоголовый амбал. А второй – такой же амбал и такой же мрачный – сидел за рулем. – Здрасьте! – вежливо сказал Алешка. Ходячий амбал лениво глянул на него с высоты своего роста и вежливо ответил: – Ходи мимо! Алешка возмутился: – А я не к вам. Я к батюшкиной матушке. – И я не к вам, – сказал я. – Я к матушкиному батюшке. Мне даже показалось, что амбал вдруг стал меньше ростом. Во всяком случае, глаза сильно вылупил, соображая. Но так и не успел сообразить – на крыльцо вышли отец Леонид и какой-то важный мужик в белом костюме и с тяжелой витой тростью в руке. Они о чем-то говорили, но нам было плохо слышно. Доносились только отдельные слова. К тому же мужик с тростью говорил как-то странно, будто не совсем по-русски, на каком-то своем языке: – …Мой сквомный вквад… В добвое дево… С гвубоким уважением… Потом он важно прошел к машине. Ходячий амбал быстренько отворил ему дверцу и поддержал под локоток, когда тот садился на заднее сиденье. Дверцы хлопнули, мотор взревел, черная машина умчалась. Отец Леонид повернулся к нам: – Заходите, ребята. – А это кто такой? – спросил любопытный Алешка, когда мы вошли в дом. – Это, Алексий, Шамиль Халитов – самый главный бандит в наших краях. Что-то мы о нем уже слышали, мне показалось. – Он вас не обидел? – Алешка встрепенулся. – А то я папе скажу… Отец Леонид как-то загадочно улыбнулся. – Не обидел… Деньги привез. Пожертвовал на нужды храма. Просил: молись за меня. – Он помолчал. – Да, что уж говорить – у него грехов на душе много. |