Онлайн книга «Ливонский принц»
|
– Тут, батюшко, бочонки, – вел меж амбаров Ефимий. – Тут колеса тележные, а вон там – весы. Желаемши все осмотрети? – Не все. Колеса только, – Арцыбашев незаметно подмигнул суженой, приободрил – мол, не переживай, все, что надо, сыщем. Если, конечно, оно тут есть. Если никто ноги не приделал. А ведь могли! Запросто могли. Тот же целовальник – Сухостой. – И колеса – не простые, – строго посматривая на приказного, продолжал Леонид. – А эдакие… диковинные! С железными спицами. Молча кивнув, подьячий подвел гостей к дальнему амбару и, выбрав из висевшей на поясе связки нужный ключ, ловко отпер массивный амбарный замок. Отпер, распахнул ворота да, сделав приглашающий жест – дескать, проходите! – вдруг понизил голос: – Так и знал, что кто-нибудь да за колесницей чудной припожалует. Берег. Хранил. Прошлолетось ярыжка один тут про чудо сие выспрашивал, да помер потом от лихоманки-чумы. А я все хранил, ждал… Хучь мнози поживиться хотели, хучь… – Получишь за хранение талер, – обнадежил король. – Ну, показывай же, не стой. Услыхав про талер, Сухостой словно бы засветился весь изнутри, поспешно откинув в углу, средь старых хомутов и бочек, прикрывающую что-то рогожку… – Ох, ты ж боже ты мой! – ахнул Арцыбашев. – «Ява!» Нет, Маша, ты только глянь! Ява-250 – так именовался этот чудесный чешский, вернее чехословацкий, байк! Плавные изысканные обводы, сверкающий никелем бензобак, крышка, обвод фары. Ярко-красный, бросающийся в глаза цвет… Не мотоцикл – сказка! У отца Леонида когда-то именно такой и был – очень-очень надежный. Выпускался в первой половине семидесятых, а в двадцать первом веке еще ездил, и во множестве. У Лени прямо руки тряслись! Подойдя ближе, он погладил байк по пулю, полюбовался вытянутым, каким-то космическим, спидометром, заглянул в бак – полбака топлива имелось, литров шесть – семь. Много куда можно было уехать. Ежели завести. Аккумулятор-то сел, конечно, но – с толкача… Вот просто так, в свое удовольствие, прокатиться, прогнать с ветерком. Двести пятидесятая «Ява» – машина неприхотливая, асфальта в обязательном порядке не требует. Легко и по грунтовке пойдет, и по полю, по лугу… – Магнус! – окликнула Маша. – Ты это искал, да? – В принципе. Арцыбашев тряхнул головой, словно бы отгоняя нахлынувшее наваждение, и грустно улыбнулся, представив, как он вылетает со двора верхом на вызывающе красивом байке – с треском, с дымом… Как все это воспримут окружающие? Жители шестнадцатого века. Правильно – колдуном сочтут и на костер, или, для начала, в приказ Разбойный. Впрочем, могут и сами камнями закидать, запросто! Так что прогулку отложить надобно, хоть и хочется сильно. Как-нибудь потом. Погрузить мотоцикл на телегу, вывезти подальше, в поле, а уж там отвести душу по-взрослому! Да, так и сделать. Зачем отказывать себе в удовольствии? Часто ли во времена Ивана Грозного можно покататься на байке? Да еще на таком, антикварном – «привет из детства». Дав приказному еще один талер, Леонид лично накрыл «Яву» рогожкой и, наказав приказному по-прежнему присматривать за «колесницей», направился к выходу из амбара. – Потом я, может, колесницу сию у тебя куплю, – король повернулся в воротах. – Цену сам назначишь. А пока – приглядывай. – О, господин! – унылая физиономия Сухостоя озарилась самой радостной улыбкой. – Не изволь сомневаться, все будет в цельности и сохранности, как и раньше. Конечно же княжна сразу же стала допытываться о байке. Сообразила, что Магнусу сей предмет знаком, вот и любопытничала – что такое да для чего. – А ты сама-то как думаешь? – выходя из ворот приказной усадьбы, рассмеялся Лёня. – Думаю, колесница, да, – покусав губу, закивала девушка. – Иначе б зачем колеса? Что-то вроде тачки. И седло там имеется – хоть и чудное. Значит, можно сесть и поехать… с горки! Ну, как зимой на санках. – Так все и есть, – Арцыбашев вновь взял невесту за руку. – Ну, что, берем наших молодцов, да в Хилково! – В Хилово, Магнус. – Пусть в Хилово. Далеко это? – Верст десять. Вкруг болота да лесом. Ты прав, ратники там не помешают – шалят разбойнички-то, шалят. Постояв на крыльце, Ефимий Сухостой проводил глазами ушедших господ и довольно осклабился: вот уж поистине не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Два серебряных талера приятно тяжелили привешенный к поясу кошель – «кошку». Шили такие, по старой новгородской традиции, из кошачьих шкур, отсюда и название. – Что-то ты весел, Ефим! – оглянулись стрельцы. – Аль продал что? – Да так, – целовальник пожал плечами. – Может, чего и сладится. – Господине… – как-то незаметно просочилась в приказной двор юная совсем девчонка – курносая, веснушчатая с рыжеватой косой. – У меня дело к тобе есть. Сказала – и в пояс, кланяться. – Да что там за дела у тебя, дщерище? – расхохотались стрельцы. – Поди, в куклы поиграй. – К господину Ефимию дело. – Ну, Ефимий, смотрю, везет тебе сегодня на дела! – один из стрельцов поправил на голове шапку. – Только, думаю, на этот раз дело твое уж точно – безденежное. Вона просительница-то – ага! Боярыня столбовая – сразу видать. – Не, не боярыня, – поддержал другой стражник. – Купчиха, богатейшая заморская гостья. Серебрища у ней – видимо-невидимо. Может, еще и нас одарит. А, дщерь? – Ага, одарит! Как бы наше не украла. Да гнать ее в шею! Подьячий, однако же, девку не прогнал – настроение хорошее стало, не хотелось ни на кого кричать, ни с кем ругаться. Зевнул Ефимий да махнул просительнице рукой – заходи, мол. – Мне бы, господине, с тобой с глаза на глаз переговорить, – улучив момент, шепнула на крыльце девчонка. Вот тут приказной ее и отшил бы – вот еще, со всякой мелочью пустобрюхой шептаться – да вот не успел: коснулась ладошки денежка – полновесная новгородская «копейка». Коснулась и, жалобно звякнув, пропала в бездонной «кошке». Повернулся Сухостой, шепнул милостиво: – Еще одну дашь – так и быть, выслушаю да, может, чем и помогу. – Помоги, помоги, кормилец, – обрадованно закивала просительница. – А за помощь твою еще тебе награда будет. Отвел подьячий девчонку за угол, встали неприметно в тенечке… И тут поведала-попросила дева такое, что Ефимий вдруг впал в сильное изумление, однако же – опыт! – виду не показал. Подбоченился, ровно ничего такого и не услышал, да, с мыслями собираясь, переспросил: – Двое, говоришь, приходили? Богатая пара? – Дак да! Чего спрашивали-то? Глаза юной просительницы сверкнули нехорошим блеском. Этаким бесстыдно-бесстрашным, наглым – мол, говори, иначе… Иначе худо будет! Совсем. Сухостой все же приосанился: |