Онлайн книга «Библия в СМСках»
|
– Да ладно, пусть кроссовки будут вместо сапог. – Без сапог будет ненатурально! Как ты не понимаешь?! – Почему ненатурально? Думаешь, в Аргентине все поголовно в крокодилах ходят? – Да! – Ага. А у нас – в лаптях и валенках. – Да! – А по Красной площади медведи гуляют! – Да! Ева окончательно надулась и отвернулась. Салим не понимал, что с ним происходит. Он привычно хотел заржать и сморозить что-нибудь на тему «все бабы – дуры», – как обычно, когда девчонки-одноклассницы или с их улицы, в Осечках, начинали выпендриваться, но… Эй, плачет она, что ли? Ничего себе! Ева не плакала. Слезу смахнула – и все. Соринка в глаз попала! Дурак он, а никакой не аргентинец! Плачет… Как маленькая. Коленки к себе подтянула, и плачет. Одна нога в тапочке – тапочки почти как у Стасика, только с пчелками – прямо на кресле в тапочке. А вторая – босая, тоненькая, пальцы длинные, на ногтях лак нежно-розовый. Левая пчелка, оставшаяся на полу, смотрит на Салима жалобно, словно тоже сейчас заплачет. Ева шмукнула и вытерла глаз. И Саньке неожиданно захотел подойти к этой беззащитной капризухе и… и погладить ее по голове. Или по колену. Или не погладить, а сказать что-то такое… Ага… Как-то так… «Может, это любовь?» – опять нечаянно вслух подумал Салим. – Что ты сказал?! Салима бросила в пот от ужаса: неужели она услышала про любовь? Какой же он дурак! – Что? А… я это… я сказал, может это любовь к крокодилам заставляет тебя лить крокодиловы слезы? – Ничего я не лью слезы! А ты – дурак! – взбеленилась Ева. – Давай, переодевай джинсы и сорочку, нет сапог – в кроссовках снимешься. Что мне тут с тобой, полночи возиться? – А я тебя и не прошу со мной возиться! Больно нужно. Аргентинец – это была твоя идея. – Нуда! Как твоего брата из больницы вызволять – я тебе нужна. Как работать навигатором, чтоб ты до автобуса мог добраться – я тебе нужна. А как мне помочь, всего-то постоять перед фотиком в шляпе – так больно тебе оно нужно, да? Евгения, когда злилась, становилась особенно красивой. Прям как эта… как Анжелина Джоли, – подумал Салим. – Или Джулия Робертс. Когда они были молодыми. На этот раз он подумал не вслух, а обычным способом – про себя, поэтому обошлось без переспросов. – Ладно, не кипятись. Давай твою аргентинскую сорочку… Салим стянул пуловер и взял сорочку – настоящую клетчатую ковбойскую рубаху. Она оказалась застегнутой на все пуговицы. Салим стал их расстегивать. – А джинсы я менять не буду, мои тоже сойдут! – Ладно. «А он ничего, красивый, – подумала Ева, пока ее гость боролся с пуговицами. – И бицепсы есть, и вообще…» Салим заметил, что его разглядывают, и смутил… И ни фига! Ни разу он не смутился! Подумаешь – разглядывают его! Ну и пусть разглядывают! Последняя пуговица упорно не расстегивалась. Была б она снизу – можно было бы натянуть эту треклятую сорочку через голову. Но, как назло, последней была пуговица возле самого воротничка… – Дай помогу! Кожа у Евы была такая… прозрачная при касании… и пальцы ловкие… Голова у Салима слегка кружилась. От недосыпу, факт! – Держи. – Ага, спасибко! Салим влез в клетчатые рукава и стал застегиваться. – Не, завяжи лучше узлом на пузе. – Зачем? – Ну типа ты на ранчо, а в Аргентине жара. – Фигасе. Все равно будет видно, что снимали в доме, какое ранчо? – Сам фигасе. Я заднюю стенку вырежу, вставлю пейзаж. – Как вырежешь? – В фотошопе. – В чё… А, ясно. Ну, как хочешь. Куда мне встать-то? Они сделали несколько кадров. Салим не понимал, что с ним происходит. Он правда не понимал. Ева тоже не понимала. Она чувствовала. Это было странное чувство. Оно началось где-то под языком, даже не под, а с двух сторон от языка – с двух сторон и чуть-чуть под. Так что пришлось то губы облизнуть, то сглотнуть. Потом чувство продолжило чувствоваться внутри, где-то в области легких-и-желудка. «Во блин!» – подумала Ева.  – Алё, куда мне еще встать? – А… ну… ну не знаю… А давай, как будто у нас с тобой романтический ужин! Вот это будут кадры! При свечах. Салим согласился: да, это будут кадры. Они спустились вниз. По дороге Ева передумала. То есть не передумала, а заявила, что ужин – это отлично, это обязательно, но еще хорошо бы сняться на кортах. – Ты в теннис играешь? – Не пробовал. – Ничего. Мы же на фото, а не на видео. Просто постоишь с ракеткой. У нас тут где-то костюм Макса валяется, он тебе как раз будет. – Но Макс выше меня! – Ничего, это его костюм, как раз когда он был твоего возраста. – Но сейчас ночь! – И что? – Ночью в теннис никто не играет! – Аргентинцы играют. – Но я все равно не умею играть! – Заодно и научишься! Евгения затащила Салима в гардеробную и вывалила откуда-то кучу барахла. – Вот, это то, что надо. Ты переодевайся, а я пока пойду подготовлю стол к романтическому ужину. – Но тут разное всё… – Ну и хорошо. Примерь все по очереди и выбери, что тебе больше подойдет. Не забудь про белые носки. Они в том ящике. И кроссовки нужны. Они там. – Кроссовки у меня свои есть. – Твои – старые. И не спорь. И Ева ушла готовить интерьер для романтического ужина. А Салим присел на край гигантского кресла с гигантской кучей постельного белья и ущипнул себя за ухо. Сильно ущипнул. Но так и не понял: спит он или нет? – Эй, смотри туда! – А что там? – второй рабочий уже лег спать, вставать было лень. – Иди сюда. – Ну… Он нехотя откинул плед, подошел к окну: – Психи, да? Ночью теннис играть! – Дэвочка красивая! – сказал первый. – Моя дочка тоже красивая! – обиделся второй. Или не обиделся, просто так сказал. – Твоя дочка – первая красавица! – уверенно заявил первый. – Чтоб тебе хорошо выдать ее замуж! Пусть ее жизнь будет наполнена таким же богатством. – Э! – отмахнулся второй. |