
Онлайн книга «Наказать и дать умереть»
– Говорят, у него были проблемы дома? – перебил я. Агнета Мелин кивнула: – Именно. Он часто пропускал школу. Ходили слухи, что мама его бьет. – Но в то время это было в порядке вещей? Агнета подняла глаза от снимка: – Как вам сказать? И да и нет… Случалось, отец брался за ремень, но из-за этого мы не сидели неделями дома. Поболит немного задница… Однако с мамой Герта-Инге все было иначе. – Как же? – насторожился я. – Сама я, конечно, не видела, но от родителей слышала разное… Например, что она пьет. И к ней ходят мужчины. – То есть? – не понял я. – Имела много поклонников? – Может, и так, а может, и нет. Говорили, она брала с них деньги. Мы с Арне серьезно закивали, потому что не знали, что на это ответить. Агнета сняла очки и быстро убрала их в футляр, будто они были заразные. – И потом, умерла она довольно странно, вы не находите? Мы с Арне снова закивали. – Герт-Инге был уже взрослый. Однажды утром он обнаружил ее мертвой на полу. А потом… потом Герт-Инге жил один, и моим родителям это казалось странным. Но он справился. Разбогател даже, насколько я знаю. – Вы видели его? – спросил я. – Хоть один раз после школы? Она задумалась. – Говорят, он много путешествует… Нет, после школы мы не встречались. Но не так давно я слышала о нем радиопередачу. Герт-Инге организовал предприятие в Южной Африке. Мы еще поболтали о том о сем, поблагодарили хозяйку за гостеприимство, я засунул фотографию обратно в сумку, и Агнета Мелин, урожденная Грёнберг, проводила нас к двери. Эгон Берг проживал один в двухэтажном, побеленном известью доме неподалеку от бывшей железнодорожной станции. Когда-то здесь же раполагалось его ателье. Мы с Арне обогнули парадный вход со стороны улицы, поднялись по черной лестнице и постучали в дверь с четырехугольным окошком из травленого стекла. Нам пришлось подождать. – Он плохо ходит, – объяснил Арне. – Колени. Эгон Берг оказался одного со мной роста, но худой как палка. Он крепко пожал мне руку. Глаза глядели с любопытством из-под седых кустистых бровей. Верхние пуговицы светлой рубахи в клетку, поверх которой Эгон надел легкий зеленый жилет, были расстегнуты, так что виднелись ребра узкой грудной клетки. Очевидно, в доме он убирался, однако не имел привычки его проветривать. Поэтому на кухне стоял запах вчерашнего капустного супа. Просторный зал, где сейчас находилась столовая, в прежние времена служил ателье. Эгон был вдовец и, по его словам, использовал далеко не все комнаты в большом доме. Однако справлялся пока без посторонней помощи. Все кредиты он давно выплатил и теперь не стесняясь наслаждался свободой. Он предложил нам перекусить, но мы с Арне не успели проголодаться после булочек Агнеты Мелин. Мы расселись в креслах вокруг журнального столика перед старым ламповым телевизором. Эгон Берг расположился в изящном трехместном кресле, подложив под спину подушку. Фотографий в доме Эгона оказалось не так много: на стене висел сделанный из кабины вертолета снимок дома, в котором мы находились, да на столе я заметил две фотографии в овальных рамках, между лампой и фарфоровым оленем. Кажется, на них Эгон снят со своей женой. По другую сторону дивана стояла кадка с неизвестным мне растением в метр высотой. – Итак, ты встречался с матерью Бергстрёма, – начал Арне. – Да, – подтвердил Эгон. – Я был у них, когда хотел продать кое-какие свои работы. В то время можно было подъехать к самому дому. На фотографии, которую вы держите в руках, дорога подходит к крыльцу. – Двор еще не обнесен забором, – заметил я. – Именно, – кивнул Эгон. – Забора нет. Его голос показался мне слишком низким и грубым для такого тщедушного тела. – И она купила у тебя фото? – спросил Арне. – Нет, – ответил Эгон. – О ней говорили всякое, я не очень-то верю сплетням. Но когда она стояла передо мной на пороге, от нее несло спиртом. Он замолчал, давая нам возможность осознать сказанное. Не знаю, что думал Арне, но я не видел ничего необычного в том, что средь бела дня дама выпила. Хотя Эгон Берг считал иначе. – В наше время с алкоголем было строже, – объяснил он. – Женщине дозволялась рюмка ликера с кофе, да и то в праздник. – Однако в Тиволи в кустах вовсю хлестали грог и мужчины, и женщины, – поправил Арне. – Может быть, но напиваться средь бела дня… – Итак, она отказалась купить у вас фото, – напомнил я. – Она взглянула на него и сказала, что хотела бы иметь такое. Но заплатить за него может только натурой. В жизни не слышал ничего более бесстыдного. – Ты имеешь в виду… – заморгал Арне. – Она задрала юбку, а нижнего белья под ней не оказалось. Я готов был сгореть от стыда, а она захохотала так, что у нее подкосились колени, и спросила, не хочу ли я пива. Отличного датского пива, сказала она. – И ты, конечно, отказался, – предположил Арне. – Разумеется! Мне ведь еще предстояло работать. Дышать пивом на клиентов – куда это годится? – А мужчина в ее доме был? – поинтересовался я. – Папа Бергстрёма? – Я не знал никакого папы и вообще не общался с Бергстрёмами. Но в мужчинах, как я слышал, она недостатка не имела. Жаль мальчика, нелегкое ему выпало детство. – Его вы тоже видели? Он был в доме? – Нет, его не видел, – покачал головой Эгон. – Но знающие люди утверждали, что он жил не с ней в доме, а в сарайчике. Его тоже видно на фотографии. – Да, я так и подумал, – согласился я. – Позже Герт-Инге его вроде подремонтировал. – Ему ты тоже пытался продать снимки? – напомнил Арне. – Да, но он вообще не пожелал меня видеть. К тому времени двор уже обнесли стеной, и я разговаривал с ним через динамик на воротах. – Что сказал тебе Герт-Инге? – Послал меня подальше. Нет, он не говорил ничего такого… просто дал понять, что снимки его не интересуют и что, если я осмелюсь побеспокоить его еще раз, он будет вынужден принять меры. – Будет вынужден принять меры? – переспросил Арне. Эгон пожал плечами: – Больше я туда не ходил. Бергстрём разбогател, стал влиятельным человеком, и его «меры» могли оказаться действительно жесткими. – Например, порезать ножом шины, – предположил я. – Простите, не понял. – Так, рассуждаю вслух. А нет ли у вас, случайно, фотографии дома Бенгтссонов, которые живут через дорогу? |