Онлайн книга «Медленнее, ниже, нежнее…»
– Нет, зачем же. Я не поклонник экстрима. Здесь недалеко неплохой ресторан. Сев за столик, я почувствовала, как устала и проголодалась. В ресторане было уютно и солонки на каждом столе. Лицо Льва выразило удовлетворение. – Уфф… У меня даже ноги гудят с непривычки. Давно столько не ходил. В Штатах на машине все время. – А в России пешком? – Здесь ездить некуда. – Вы на пенсии? – Мечтаю… – О пледе и качалке? – Ещё не знаю, но к работе я потерял интерес. Все захлестывает жлобство. Или мне это кажется? – А жена? – Что жена? – Ходит вместе с вами? – Их нет у меня. Мы развелись. Обычная история. Уехали в Америку, поняли, что в новых условиях легче выживать поодиночке и расстались. Она там замуж вышла за «нашего американца» из эмигрантов. А я вот мотаюсь туда-сюда. Там дела, здесь сын. – Сын с вами? – Да. Я ее убедил отказаться. С помощью аргументов и денежных средств, – хмыкнул он. – Без «хвоста» женщине легче выжить. У них общая дочка родилась. Такая вот история грустная и банальная. Не везет мне с женами. Всю жизнь мечтал о художнице. Так и не встретил… Первая жена была балерина, бредила сценой. Помните у Хармса: «горло бредит бритвою». Готовить не умею и не буду, ребенка не сейчас, служу искусству. Развелся. Нашел «фотографиню», почти художница, думал. А у нее в голове пиксели одни и доллары. Больше ничего. Не везет мне… – А что бы вы делали с художницей? – Не знаю. Покупал бы ей краски… Он снял и положил на стол очки, потер намятую переносицу. Я поймала себя на том, что только сейчас рассматривала его. Его бордовый шарф как пароль «мы с тобой одной крови» для не встреченной художницы обнимал полную щетинистую шею. Крупные губы, мясистое лицо, скрытые ресницами и бровями темно-карие глаза без блеска, ничего не выражающие угли заросшего травой кострища. Он ел механически, без эмоций, словно еда была безвкусной. – Вкусно? – проверила я предположение. – Что? – То, что вы едите. – Вполне, – ответил он пресно. – А что? – Нет. Ничего. – Мы завтра встретимся? Вы свободны? – Завтра вряд ли. Может быть, в выходной. Не знаю еще. – В выходные я с сыном, – Лев вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию. – Вот. Доказательство. Это мы на футболе. Я взяла в руки фотографию. Серьезный «папа» в очках, с сыном, на трибуне стадиона. Тот же лихо закрученный бордовый шарф, карточка «ВИП» на животе, всклокоченная голова болельщика и рядом мальчик лет десяти. Картина «отец болельщик с мальчиком». – Хороший ребенок, хороший папа, – вернула я фото. – Это еще жена снимала… – Это тот же шарф? – Нет, другой. Тот жена дарила, а этот я сам купил. – Точно такой же. Зачем? – Не задумывался над этим. Я занялась десертом. Работа по отделению клубничин от сливок и их обоих от толстого рыхлого бисквита требовала сосредоточенности. Этот кусок мокрого хлеба, обмазанный сливками и залепленный ломтиками клубники, и был, по словам официанта «чем-нибудь легким и нежирным». Вот оно жлобство, которое все захлестнуло, думала я, ковыряя кусок. – Бывают женщины похожи на чуть привядшие цветы, но этим ты ещё дороже, – вдруг произнес Лев. – Ну да. Осетрина не бывает второй свежести, а женщины бывают. Так я и не скрываю возраст. К чему эта ваша сентенция? – Не моя, а поэта Светлова, я лишь хотел намекнуть на сегодняшнюю картину, возможно, сделал это неуклюже. А стихи хорошие… и цветы красивые… Вспомните Тарковского и не ведите себя как маркшейдер. – Ладно. За незнание строчек поэта Светлова – стыдно, честное пионерское. – Стыдно это хорошо. Мне нравится, когда женщине стыдно. Вы любите секс? – А что? – оторвалась я от десерта. – Ничего. Просто спрашиваю. – Качественный люблю. – Качественный это какой? – Качество – понятие растяжимое. Можно долбиться три часа и останется ощущение, что недодали, а можно быстрей освободиться, и икать потом неделю от одного воспоминания. – Научите? – Не помню, чтобы объявляла набор на курсы. Может, с памятью что? – Вы опять набрасываетесь? – У вас женщины делятся на добрых дам и злых недам? – Ну что вы право, просто я хотел выразить солидарность. Не люблю мудачек, берутся некоторые и не делают, как положено. А вы купите фаллоимитатор. Я подарю вам батарейки. Пусть эта музыка будет вечной, если я сменю батарейки…. Десертная ложка залипла в мокром хлебе от неожиданности предложения. – Спасибо. Вы настоящий джентльмен, Лев. Вечная музыка в раю только. И батарейки для фаллоимитаторов у меня есть. Юмор у нас с вами слишком разный. В этом дело, а не в фаллоимитаторе. – Это ведь опять не мое. «Наутилус-Помпилиус». Я опять неудачно сымпровизировал. Что-то у меня совсем настроения нет… – С таким настроением лучше самому справляться, а не ждать, что кто-то исправит. – Не дуйтесь… Просто вы «зрите в корень», а я вам стихи… а они в воздухе. Где мои крылья, которые нравились мне… Вы, наверное, статьи о семейных ценностях пишете? – Почему вы так решили? – Потому что о семейных ценностях пишут те, у кого их нет. Кругом тупость, не только в «семейных ценностях», не переживайте, вы не одиноки в своей безответственности… – А не пойти ли вам с вашим назиданием, Лев? – Это лозунг вашего журнала? – он улыбнулся и потер глаз, словно хотел очистить заросший травой уголек. – Это как вольноопределяющийся Марек издавал журнал про животных и придумывал новые виды… – Интересно как бывает, – справилась я с раздражением, – словно живем в непересекающихся мирах. Я вас не понимаю, ни ваших намеков, ни аллюзий, ни юмора. Чудно… – Это потому что в вас столько наносного, что вам не свойственно. Я не удивлюсь, если в душе вы «целка» – И что же такое целка в душе? – С вами не интересно, вы не откровенны. Простите, но в вас постоянная фальшь, когда вы говорите. Так, вроде баба нормальная… В широком смысле… – Спасибо. Мне всю жизнь указывали на чудовищную прямолинейность и неумение фальшивить как главный недостаток, он же достоинство. И только вы разглядели чего-то новенькое. Забавно. – Я же мужик, а не мудак. – И часто вам приходится всем об этом напоминать? – Вот язва… |