Книга Самая темная чаща, страница 6 – Холли Блэк

Весной и летом туристы буквально наводняют Фэйрфолд: поедают блинчики с кленовым сиропом в придорожном ресторане; расхватывают в сувенирной лавке футболки и пресс-папье с запаянным в смолу четырехлистным клевером; валом валят в шатер предсказаний узнавать свою судьбу; фотографируются на стеклянном гробе; устраивают пикники у озера Уайт или прогуливаются рука об руку по улицам и ведут себя соответствующе – будто Фэйрфолд самое странное и сумасшедшее место, которое им когда-либо доводилось посещать.

Каждый год кто-нибудь из туристов исчезает.

Кого водные ведьмы утаскивают в озеро Уайт: раздувшиеся трупы, пробившись сквозь плотный занавес водорослей, потом всплывают сквозь ряску. Кого насмерть давят лошади, несущиеся в сумерках под звон бубенчиков в гриве, с блистательными седоками из Народца на спинах. Кого находят подвешенными вверх ногами на деревьях, истекшими кровью и обглоданными. Кого обнаруживают на скамейках в парках с гримасами ужаса, застывшими на лицах, – явно умершими от страха. А некоторые просто пропадают.

Не много. Один или двое каждый сезон. Но достаточно, чтобы за пределами Фэйрфолда это замечали. Достаточно, чтобы появлялись предупреждения, памятки и тому подобное. Достаточно, чтобы туристы перестали приезжать. Но они не переставали.

Когда-то Народец был осторожнее. А их проделки – гораздо безобидней. Шальной ветер мог подхватить праздного туриста, поднять в воздух и отнести на добрую милю в сторону. Или приезжие, загуляв допоздна, могли вернуться в гостиницу и обнаружить, что прошло уже целых полгода. Иногда, проснувшись, они обнаруживали узелки в волосах. В карманах – вместо пропавших из них вещей – находилось нечто совершенно непредсказуемое. Масло, только что положенное на тарелку, слизывали невидимые языки. Деньги превращались в листья. Шнурки никак не развязывались, а тени выглядели немного растрепанными, как будто жили своей собственной жизнью.

В те времена люди почти не гибли по вине Народца.

Туписты, как с насмешкой говорили местные. И до сих пор говорят. Потому что все верят – не могут не верить: туристы сами тупят, потому и погибают. И если кто-то из Фэйрфолда пропадает без вести, считается, что он вел себя глупо, как тупист. Надо быть осмотрительнее. Жители Фэйрфолда привыкли думать о Народце как о неизбежном зле, стихийном бедствии, вроде бури с градом или течения, уносящего в море.

Настоящее раздвоение сознания.

Жители Фэйрфолда должны относиться к Народцу уважительно, но не бояться. Бояться – удел туристов.

Когда Хэйзел с Беном жили в Филадельфии, никто не верил их историям. Это были очень необычные два года. Брату с сестрой пришлось научиться скрывать свои странности. Но и возвращаться домой оказалось нелегко – ведь теперь они знали, каким нелепым Фэйрфолд был по сравнению со всеми остальными городами. Именно поэтому Бен надумал отказаться от своей магии – и своей музыки – совсем.

А это значило, что он понятия не имел, какую цену сестра заплатила за их поездку. Но, в конце концов, она не была туристом. Ей следовало быть осмотрительней. Хотя иногда, по ночам вроде этой, она мечтала рассказать свой секрет хоть кому-нибудь. Ей так надоело все время быть одной.

Той ночью, после того, как они с Беном отправились по кроватям, когда она скинула одежду и надела пижаму, почистила зубы и на всякий случай проверила, что кучка соленого толокна – от проделок фей – все еще лежит под подушкой, Хэйзел уже ничто не могло отвлечь от воспоминаний о том головокружительном мгновении, когда ее губы встретились с губами Джека.

Но во сне на месте Джека почему-то оказался рогатый мальчик. Его глаза были открыты. И когда девушка прильнула к нему, принц ее не оттолкнул.

* * *

Хэйзел проснулась в плохом настроении, со смутным ощущением беспокойства и грусти. Подумав, что прошлой ночью выпила слишком много, она проглотила таблетку аспирина и запила ее мутным глотком апельсинового сока. В огромной глиняной миске, стоящей посреди кухонного стола, мама оставила записку с прикнопленной десятидолларовой бумажкой – купить хлеба и молока.

Хэйзел со стоном потащилась наверх, чтобы надеть легинсы и свободную черную рубашку. Снова вставила в уши зеленые сережки-кольца.

Из комнаты Бена раздавалась музыка. Сам он больше не играл, но непрерывно слушал музыку в фоновом режиме – даже во сне. Если он уже проснулся, Хэйзел надеялась убедить его выполнить мамино поручение, а самой вернуться в кровать.

Девушка постучала в дверь брата.

– Впечатлительным не входить, – отозвался он. Хэйзел приоткрыла дверь и увидела, как Бен, прижимая к уху мобильник, прыгает, пытаясь втиснуться в узкие горчичные джинсы.

– Эй, – начала было она, – не мог бы ты…

Но он отмахнулся от нее, говоря в телефон:

– Ага, проснулась. Стоит напротив. Конечно, встретимся через пятнадцать минут.

Хэйзел застонала:

– На что это ты там соглашаешься?

Он бросил легкую усмешку в ее сторону и сказал собеседнику: «До встречи». На другом конце провода, несомненно, был Джек.

Бен с Джеком дружили долгие годы – даже когда Бен переехал, «вышел из шкафа» и с головой бросился в отношения с одним мальчиком из школы, которые закончились большим скандалом и бегством домой. Даже когда Джек впал в депрессию из-за Аманды Уоткинс, которая бросила его, заявив, что предпочла бы встречаться с «настоящим Картером», а не с его бледной тенью. Даже несмотря на то, что они слушали разную музыку и читали разные книги, а за обедом тусовались в разных компаниях.

И ее поцелуй с Джеком, конечно же, ничуть не пошатнул бы их дружбы. Но все же Хэйзел совсем не хотелось, чтобы Бен узнал, что натворила его сестра. А еще ей не улыбалась перспектива весь день наблюдать осторожничающего Джека – как будто она может на него наброситься или вроде того.

Но хоть она и чувствовала себя скверно, девушке очень хотелось снова его увидеть. Она до сих пор не могла поверить, что они – пусть всего мгновение – целовались. Вспомнив это, Хэйзел сразу почувствовала себя счастливой и отчего-то смутилась – как будто впервые за долгое время совершила нечто по-настоящему смелое. Хотя, разумеется, этот поцелуй был ужасной ошибкой. Оставалось только надеяться, что не все испорчено. Она никогда не сделает ничего подобного – честное слово. По крайней мере, сейчас девушка не могла себе этого даже представить.

Хэйзел уже и не помнила, когда увлеклась Джеком. Она влюблялась постепенно: потихоньку узнавала его, волновалась, если он обращал на нее внимание, и не могла перестать нервно болтать, когда он оказывался рядом. Но Хэйзел помнила, когда ее чувства обострились до предела. Она шла напомнить Бену, что ему пора домой – на урок музыки с одним из папиных богемных дружков, – и обнаружила у Гордонов на кухне компанию ребят, которые жевали бутерброды и валяли дурака. Джек сделал ей бутерброд с куриным салатом и аккуратно нарезанным помидором. Когда он отвернулся за парой кренделей, она схватила его жвачку, прилепленную к краю тарелки, и засунула в рот. Вкус клубники и его слюны подарил ей ни с чем не сравнимое ощущение отчаянного счастья – почти как поцелуй.