Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
– Третий вариант. Я забираю тебя с собой. Твоя квартира мне не нужна, у меня собственная имеется. Переселяться в Москву я тоже не собираюсь. Мне нравятся моя жизнь и моя работа. Да, с твоим появлением кое-что изменится, но я надеюсь, что эти перемены не будут глобальны. Я… знаешь ли, не привыкла возиться с детьми. – Я не ребенок! – Замечательно, – ответила тетка без тени улыбки. – В таком случае, полагаю, ты будешь вести себя по-взрослому. Для начала подумай хорошенько и реши… Думал он долго. Ему так показалось. А на деле – минут десять. Максимум – пятнадцать… и сказал: – Я поеду с вами. К Генкиному дому он подходил со странным чувством. Возвращение в прошлое? Почти. Только прошлое это какое-то обесцвеченное… Он помнил и этот дом, некогда весьма престижный, а ныне представлявший собой жалкое зрелище. И площадку. И тополя даже, которые за двадцать лет вытянулись, разрослись. Правда, осклизлые голые ветви их выглядели жалко и немного жутко. Как и покосившийся грибок над опустевшей песочницей. В песочнице же с задумчивым видом пристроился рыжий пес, явно домашнего вида… Илью он проводил мрачным взглядом. Узкая лестница. Лифт. В доме тетки лифта не было, и, в первый раз попав к Генке, Илья не отказал себе в удовольствии прокатиться. Под крышу и на первый этаж. А потом опять под крышу. Здесь пахло хвоей. Танька деловито раскидывала еловые лапки. А Людочка, та самая Людочка, которая ныне обреталась на ниве журналистики, ей помогала. – Решил все-таки прийти? – поинтересовалась Танька. Ее черное платье было вызывающе коротким, ко всему с глубоким вырезом. – А почему без цветов? – По кочану. – Ладно, мы на венок сбрасывались, потом посчитаю, и вернешь. Танька повернулась спиной. – Людок, глянь, пожалуйста, машина уже приехала? Если нет, позвони… Что это такое, мы ясно с ними договаривались… Людочка кивнула. – …Заодно ветки до первого этажа положи, но не слишком густо, лапника немного… А ты не стой, в квартиру загляни. Там все наши… Не все. Соврала Танька. Стоял там Ванька Гришин, обнимая хрупкую женщину в черном наряде и с повязкой на голове. Вдова, что ли? Или родственница? – Туда. – Гришин указал на комнату. Комнат в квартире было четыре, и ничего, что одна проходная. В ней некогда устроили библиотеку. Илья тогда онемел от этакой роскоши. А теперь книги исчезли. И полки, которые некогда держали не только дефицитные тома, но и статуэтки фарфоровые, серебряные и золотые фигурки, мелочи всякие, вроде коллекции табакерок, тоже пропали. Как и сами мелочи. Куда подевались? В остальном комната эта выглядела до отвращения современно. Угловой диванчик. Пара кресел. Столик пластиковый со всяким хламом. Вешалка в углу, на которой предлагалось пристроить верхнюю одежду, но вешалка выглядела хлипкой, а курток на нее нагрузили изрядно, и потому Илья решил не испытывать ее на прочность. Гроб поставили в зале. Здесь было сумеречно, шторы по обычаю задернули, а зеркала завесили простынями. Горели свечи. Стояли какие-то люди, жались друг к другу… шептались. А гроб стоял. Открытый. И Илья не удержался от искушения, подошел. Заглянул старому приятелю в лицо, бледное, напудренное и неживое. Странно, что нет ни чувства удовлетворения, ни ненависти, ничего. Удивление только, как это получилось, что Генка умер. Он отступил от гроба, а после и вышел. В проходную комнату. А потом и в Генкину спальню, то есть раньше эта угловая комната с двумя окнами и балконом была Генкиной. Ныне и ее коснулись перемены. Другие обои. Другие шторы… Мебель тоже другая, да и само ее назначение… Кабинет? Похоже на то. Стол тяжеленный. И компьютер в углу. Секретер с десятком ящиков. Илья подергал один, не удивившись, что тот заперт. – Что ты здесь делаешь? – раздалось сзади. Илья обернулся. – Привет, Людочка. Она была некрасивой. Нет, если посмотреть на лицо, то черты ее вполне миловидны, но все портит выражение какого-то недовольства. Раздражения. И страха. – Что ты здесь делаешь? – повторила она и вошла, дверь за собой прикрыв. – Тебя жду. Илья присел на кресло. Удобное, к слову. И недешевое… Вот стол – дешевый и поцарапанный. И секретер не лучше, а кресло новехонькое… ортопедическое, при кожаной обивке и кожа хорошей выделки. – Зачем? – Людмила вошла и дверь за собой прикрыла. – Поговорить. – Нам есть о чем говорить? Притворное удивление. И если бы знала она, до чего Илье надоели все эти игры. – О твоей статье, которую ты написала по Генкиной просьбе… Скажи мне, зачем? Отвернулась. Процедила сквозь зубы: – Теперь тебе не о чем переживать. – А тебе есть о чем? – Илья, это не твое дело! – А мне кажется, что мое… Он ведь и тебя шантажировал, Людочка? Давай угадаю? Сначала втянул в какое-нибудь дерьмо, а потом решил на этом поживиться? Молчит. И говорить не собирается. А Илья и близко не догадывается, на чем ее зацепили. – Послушай, – он откинулся в кресле, – мы с тобой в одной лодке. Думаю, он и тебя успел достать до печенок… Ты ведь пришла плюнуть в его гроб? Людочка усмехнулась. И сразу стало ясно, что плюнула бы она в Генкин гроб с превеликим удовольствием, и плюнет, быть может, но явилась сюда не за этим. – Ищешь оригиналы? – Ты… Они у тебя? Значит, угадал. – Нет. Люда… Если ты не поняла, мы с тобой в одинаковом положении… он шантажировал тебя. И меня. И полагаю, что не только нас. Если мы объединим усилия, то… – Отыщем клад, – огрызнулась Людмила. – Господи, Илья, если бы ты знал, как я устала от всего этого… Восемь лет… восемь проклятых лет… Я и забыла уже… заставила себя забыть про то время… а тут он объявился. И приказал платить. – И ты заплатила? – Заплатила, – созналась Людочка. Плечи ее поникли. И сама она постарела, как-то вдруг и разом, сделалась еще более некрасивой. – Ты не понимаешь, Илья… тебе… Да, тебе бы грозили неприятности, но это мелочь… Наверное, чужие беды всегда кажутся мелочью. – Мою жизнь он разрушил бы до основания. А самое мерзкое знаешь что? Он во всем был виноват… Хорошо, что эта сволочь сдохла, жаль, что так поздно… Я все надеялась, когда же… а он… жил и жил… иногда исчезал, я тогда вздыхала с облегчением… и позволяла себе думать, что все, мы в расчете. Он так говорил каждый раз. А потом у него заканчивались деньги, и он звонил снова. Или не деньги, а… Ему нравилось трепать мне нервы. Чувствовал себя хозяином. А на деле… Он ведь был неудачником, Илья. |