Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
И подошел на улице. – Здравствуйте, – сказал он, глядя в глаза Давиду, – вы со мною не знакомы, но я знаю вас. И хочу обратиться к вам с просьбой… Отпустите ее. – Кого? – Вашу жену… Наверное, именно тогда Давид осознал, что никогда-то не существовало великой любви, которую он себе выдумал. – Зачем вам моя жена? – Мы любим друг друга. – Молодой человек держался с вызовом. – Она ушла бы от вас… Она собиралась уйти, но исчезла… Я знаю, что это вы ее заперли… Дальнейший разговор был нелеп. Зачем Давид вовсе продолжал его? Оправдывался? Объяснял… Расспрашивал, будто старая сплетница, выясняя детали измены… и то, с какою охотой этот юноша говорил о Матрене, о неверности ее, лишь укрепляло уверенность, что измена эта имела место быть. А теперь… Она вошла, женщина в темном платье, не траурном, нет… Что ей до Петеньки? Черное не к лицу… или не к сезону. Давид давно уже утратил надежду понять ее. Но нехороша. Куда только подевалась прежняя красота? И, вглядываясь в лицо жены, осунувшееся, пожелтевшее какое-то, Давид с немалым наслаждением находил в нем приметы близкой старости. Вот морщины появились вокруг глаз, а уголки рта печально поникли, отчего само лицо сделалось похожим на дурную карнавальную маску. – Матрена Саввишна. – Он обратился к ней по имени и отчеству, как обращаются к чужому человеку, и она вздрогнула, устремила на него взгляд поблекших глаз. – Думаю, вы сами знаете, для чего я позвал вас. Разговор предстоит малоприятный, но… Я не знаю, как избежать его. В свете неких недавних событий я просто вынужден подать прошение о разводе… Что чувствует человек, когда жизнь его рассыпается, как песочная башня? Когда-то в далеком-далеком детстве, сбегая к реке – редко, но случалось такое – Матрена с сестрами лепили замки. Башни выходили высокими, да непрочными. Тронь такую, и перекосится, поползет желтою осыпью. И вот теперь… – Развод? – переспросила она, надеясь, что все же ослышалась. – Развод, – подтвердил Давид, указав на кресло. – И не стоит удивляться, Матрена Саввишна, вам ли не понять, что к тому все шло. – Ты меня больше не любишь. Почему-то из всего услышанного только этот факт ныне и имел значение. Не любит. Никто не любит. – А вам так нужна моя любовь? – Давид скривился, более не сдерживаясь. И лицо его исказила гримаса злого презрения. – Мне казалось, в вашей жизни довольно тех, кто вас любит… включая того мальчишку. – К-какого? – Николая. Или вы уже изволили забыть о нем? – Давид… Ты… ты все неверно понял! – Она почувствовала, как вспыхивают щеки. Ярко так. Пламенем алым, и руки подняла, закрывая этот стыдный румянец, ибо истолкован он будет признанием вины. – Я никогда… – Хватит, – жестко отрезал он. – Я сам имел честь беседовать с твоим… любовником. – Он не… Никогда… Только встречи… беседы… о чем беседы? О любви, но Матрена не поддалась им… Никогда не поддавалась беседам… обещаниям… и была верна мужу… – Он желает, чтобы ты получила свободу. И уверен, что ты хочешь того же. Что ж, редкий случай, когда все наши желания совпали. И отныне ты можешь быть свободна… – Я не хочу… Не услышит. Давно уже ее не слышит… и сама виновата… А платье душит, тесное вдруг, жаркое… поплиновое с блондовым кружевом, с меховою оторочкой на рукавах… Зачем меха на платье? – Матрена Саввишна. – Голос супруга звучал будто бы издали. – Мы с вами можем расстаться миром… Я предлагаю сделку… я обязуюсь и далее выписывать вам содержание, скажем, в пятьсот рублей ежемесячно… …Пуговицы на платье ее стоят больше. Но не в том дело… – …или же вы можете проявить упрямство. В этом случае, конечно, огласки не избежать… Матушку скандал расстроит… …нет, если принесет он свободу Давиду… – …но ваш любовник выступит свидетелем в мою пользу. И как понимаете, в этом случае вы останетесь ни с чем. – Давид, я… – Уходите. – Это не просьбой было – приказом, которому невозможно не подчиниться. – С глаз долой убирайтесь… К нему, к тетке моей… Да куда угодно… Я ныне желаю одного – забыть вас. – Он, – Матрена сглотнула, – он солгал тебе! Мы никогда не были любовниками… Господом клянусь, что я была верна! Все эти годы… Только разве клятва могла что-либо изменить. …песочные замки можно построить заново, а вот с жизнью, которая уже поползла гнилою рваниной, не выйдет. Но Матрена все одно попыталась. Развод? Пускай… но она не изменяла! Он должен знать, она не изменяла! Только это теперь и казалось важным. Она знала, где обитает Николай, он приглашал ее в гости… Наивная, смеялась, обещала всенепременно заглянуть… Лгала. А теперь и он солгал. Но чего ради? Дом был старым и отвратительным, перекошенный, грязный, он смотрел на Матрену пустыми глазницами оконных рам, в которых стекла стояли редко, да и те мутные. Встретил кошачьим ором, матом… но не тронули, не заступили… И на крышу она поднялась бегом. Взлетела почти, боясь, что не застанет. Застала. Николай открыл, и удивился, отступил в комнатушку, которую при ней называл студией. – А… это ты. – И вовсе он не рад был этой встрече. – Зачем ты здесь? – Поговорить желаю. – Матрена окинула комнату взглядом. Как же… грязно! Пусть убого, но ведь мог бы он порядок поддержать… – А разве нам есть о чем поговорить? – Есть. Зачем ты солгал моему мужу? – Что? – Когда сказал, что мы были любовниками? – А разве не были? – Ты знаешь… Хмыкнул. И плечом дернул… Взялся за саквояж весьма потрепанный, перевязанный поверху. – Мне некогда тут беседы беседовать. – Уезжаешь? – Да. – И не со мной. – Матрена вдруг явственно осознала, что и эта любовь, увиденная ею в томных глазах Николая, была выдумкой. – Ты же мечтал уехать со мной… сбежать… прожить остаток жизни у моря… |