Онлайн книга «Крылья»
|
«Объятия» – это слово тут же съездило мне по нервам. – Даже не знаю, с чего начать. – С себя. Ты выглядишь так, как будто тебя всю ночь мололи через мясорубку. Интересно послушать… – Просто не выспался, – отмахнулся я, изо всех сил пытаясь задавить иронию в голосе: обо всем, что произошло в Симферополе, мне не хотелось думать, не говоря уже о том, чтобы болтать. – Все прошло нормально, все остались довольны. Альцедо оборвал мою реплику взрывом хохота. – Сегодня ночью, – сказал он, как только перестал клокотать от смеха, – ты в не самых приличных выражениях сообщил мне по телефону, что вся эта поездка была несусветной ошибкой, что я в очередной раз оказался прав и что давно ты не чувствовал себя так дерьмово. Сначала мне показалось, что Альцедо попросту разыгрывает меня, но где-то в подкорке шевельнулось воспоминание, что я действительно говорил нечто подобное, пытаясь перехватить минуту-другую сна в стамбульском аэропорту. – Ладно, – сдался я. – Твоя взяла. – Я весь внимание, – защебетал он. – С одним условием. За руль сяду я. – Это еще зачем? – хихикнул Альцедо, но, изучив мою физиономию, молча остановил машину у обочины и пересел на пассажирское место. * * * Я рассказал ему обо всем, включая похищение Лики и убийство одного из ее похитителей. Альцедо молчал, выкатив глаза и приоткрыв рот. – Именно такой реакции я и боялся, когда попросил тебя пересесть на пассажирское. Но это не самое страшное. – Только не говори, что силентиум не сработал. Этого я точно не переживу! Едва сдерживаю улыбку. Да, у него, бестии, углеродное волокно вместо нервов… – У меня сверхсильные остаточные реакции, вплоть до потери контроля над телом. Я убил человека, когда потерял с телом связь. – Я же говорил тебе! Говорил! С чего все это началось? – С этой девушки, которая свалилась под нашу машину в Киеве. Феликс был влюблен в нее. Сдвинут на ней так, что был готов убивать каждого, кто прикоснется к ней. Он узнал одного из тех, к кому она села в машину, а дальше… как секундное помешательство: я чувствовал все, что когда-то чувствовал Феликс, мыслил, как он, и не испытывал никаких сомнений, когда без остановки жал на спусковой крючок. Всадил в жертву всю обойму транквилизатора. Молчим. Есть о чем помолчать. – Хм… Ну а ты что? – Что я? – С его остаточными все ясно. А как насчет твоих реакций? – в голосе Альцедо больше не было иронии и веселья. Кажется, он был не на шутку встревожен. – Или все это время ты был так занят борьбой с реакциями Феликса на нее, что ни разу не задумался о своих собственных? Его вопрос застал меня врасплох. Я не сразу нашелся, что сказать. – Разумеется, я не испытываю к ней того, что испытывал он. Это просто невозможно. Его чувства остаются его чувствами, если ты об этом. И да, большую часть времени, проведенного рядом с ней, я только и делал, что боролся с чужими реакциями. Этот омут просто кишит чертями… – Тогда, думаю, ты будешь рад составить мне компанию. Я начинаю экспериментальный прием Силентиума, – заявил Альцедо, принимая эстафету в гонке шокирующих откровений. – С чего вдруг? – Да я проклял все на свете, когда понял, что домой из Киева придется добираться поездами! – воскликнул он. – Я хочу снова летать на самолетах! Хочу смотреть на землю с высоты птичьего полета и не блевать при этом последним желудочным соком. С конвейера вот-вот сойдет специальная партия силентиума: в той концентрации, что подходит для борьбы с остаточными. Хочешь отведать этого зелья? – Не откажусь, – отвечаю я. Я смотрю вперед, и мне мерещится овал лица с серыми, как предгрозовое небо, глазами. Скоро эти глаза потеряют надо мной власть. * * * Сразу из аэропорта, не заезжая домой, с букетом нарциссов, завернутых в бумагу, я рванул в клинику к сестре. Мне не терпелось сжать ее в объятиях, заговорить ее таинственное горе, отвлечь. Сидеть с ней рядом, изучать ее новую оболочку. Смотреть на женщину, которую я не видел никогда прежде, но узнавать в ней близкого человека. Магия, которой нет равных… Приехал, ткнулся носом в стеклянную дверь палаты и замер. На кровати, укрытая одеялом до самого подбородка, лежала черноволосая смуглая женщина и неотрывно смотрела в потолок. Я открыл дверь и тихо просочился внутрь. – Дио? – позвал ее я, вытянув перед собой букет пронзительно-желтых цветов. – Крис, – отозвалась та со слабой улыбкой, привстала на локтях и медленно села. Темные кудри рассыпались по плечам. Я сел рядом и обнял ее. – Как ты? – Как эти цветы. Надрезали, накачали питательной химией и поставили в вазочку. Но они все равно обречены… Черт, угораздило меня купить этот несчастный букет. – Никто тут не обречен. Понятно? Чем темнее ночь, тем ярче звезды. Что бы там ни было, ты перешагнешь через все это и пойдешь дальше. Точно не хочешь рассказать мне, что… – Тс-с, не хочу об этом, – поморщилась Дио. – Лучше скажи мне вот что: я красивая? Ох уж эти девушки. Даже на смертном одре найдут время посмотреться в зеркальце. – Очень, – кивнул я, рассматривая ее смуглое, пропорциональное личико с полными губами и черными, как уголь, ресницами. – Оно… не хуже моего родного тела, так? – Еще как не хуже. Тебе сам бог велел быть брюнеткой. Я впервые вижу улыбку на этом лице и в душе страшно доволен собой. – А эти волосы, а губы… М-м-м, только посмотри на себя. Все парни в этой клинике твои. Диомедея улыбается еще шире. «О, господи, продолжай в том же духе!» – мысленно приказываю я себе. Я вытягиваю руку в направлении стеклянной двери нашей палаты, за которой в это время, едва переставляя ноги, проходит какой-то престарелый пациент. – Включая даже вон того очаровательного старикана. Смотри, как бы он не приударил за тобой, не зря он тут ошивается. Папа вряд ли одобрит этот союз, имей в виду. Слишком стар для тебя, – несу я первое, что приходит в голову, только бы этот веселый огонь в глазах сестры разгорался все ярче и ярче… Но он исчезает так же быстро, как появился: улыбка тает, карие глаза наполняются слезами. – Ну-ну, если тебе очень захочется, папа не будет против, – бормочу я, обняв сестру. – Хоть и жениху сто лет в обед… – О боже, Крис, прекрати, – морщится Дио, касаясь лба слабой ладонью. – Окей, – вздыхаю я. – Я просто очень волнуюсь за тебя. – Я знаю, знаю… Прости… – День добрый. Мы разом оглядываемся: в палату заглядывает высокая, коротко стриженная блондинка лет пятидесяти с огромными зелеными глазами и двумя рубинами в мочках ушей. И вот она уже целиком просачивается в палату, постукивая каблуками лакированных туфель. На ней деловой костюм, шелковый галстук и татуировка, выглядывающая из-под строгого воротника: кончик птичьего крыла. |