Онлайн книга «Мурзук»
Густой остров лиственного молодняка, на который показал бородач, был невелик. Деревца потеряли уже всю листву – они не могли скрыть громадного тела зверя, если б он вскочил. Охотник подвигался по кромке, беспокойно шаря глазами впереди. Он обошел уже почти весь островок, а лось все еще не показывался. Впереди – еще мысок невысокой заросли. «Тут!» – почувствовал охотник. Подняв ружье, сделал скачок – и чуть не споткнулся о распростертое звериное тело. Зверь не шелохнулся. Он лежал на правом боку, неестественно подогнув под себя голову, высоко подняв застывшую заднюю ногу. Охотник опустил ружье. – Готов! – крикнул он дрогнувшим голосом. – Смотрите! Он замолчал: к горлу подкатил жесткий ком. Он не слышал, что говорили теперь уже громкими голосами крестьяне. Бородач подошел к убитому лосю и, взявшись за рог, выпростал голову зверя из-под тяжелой туши. – Гляди на свово Одинца! – сказал он охотнику и презрительно сплюнул. Вместо широких рогов-лопат на голове лося торчали какие-то жалкие спички. Охотник глядел и не понимал. Бородач обернулся к Ларивону: – Я еще по следу приметил, что лосек молодой: Одинцов след – во! Одинец разве такому дастся? И опять, обращаясь к охотнику, поддразнил: – Хотелося лося, да не удалося! Как сквозь туман, донеслись до охотника слова Ларивона: – Толковал ему, каков из себя Одинец-то. Известно, городскому человеку ни к чему – что старый бычина, что теленок. Охотник растерянно пролепетал: – Не может быть: я же Одинца стрелял! Бородач весело подмигнул Ларивону: – Не зря молвится: лося бьют в осень, а дурака завсегда. Мало каши ел, парень! * * * Когда к полудню старый глухарь вернулся с жировки, Одинец ждал его уже под елью. Через пять минут оба спокойно дремали, каждый на своем месте. Часть вторая
Опустил главу печально, Видит сломанные вещи, Говорит слова такие: «Пусть никто в теченье жизни, Пусть никто из всех на свете Не стремится в лес упрямо, За негодным Хийси лосем, Как стремился я, несчастный: Я совсем испортил лыжи, Поломал в лесу я палку И согнул в лесу свой дротик!» Калевала Глава первая
Неожиданное открытие «К черту Одинца! Еду в город». Так решил охотник, свежуя на задворках убитого им зверя. Содрать шкуру с тощего молодого лося оказалось кропотливым и трудным делом. Шкура крепко пристала мездрой [4] к жесткому мясу, и каждый вершок ее приходилось отдирать ножом. «Будет, побаловался. Пора и в город, а то так и будешь гоняться за этим старым лешим до скончания века. На первый раз довольно с меня и этого трофея. Все-таки о двух отростках рога». Но как охотник ни старался убедить себя в том, что в сдаче его нет ничего позорного, – в голову лезли и лезли обидные мысли. Его больно задели насмешки бородача. Он теперь ясно понимал, что крестьяне смеются над ним, потому что Одинец им свой, а он – городской человек, барчук – им чужой. Сами лесные жители, они любят этого лесного великана. Он им не причиняет вреда, и они не хотят его смерти. Они гордятся им и злорадствуют над выскочкой, посягнувшим на их любимца. Они заодно с Одинцом, заодно со всем этим диким, полным неожиданных страхов лесом. Охотник потерпел жестокое поражение, стал посмешищем в глазах крестьян, и это терзало его самолюбие. Теперь он и сам начинал сознавать, что недостоин такого трофея, как голова Одинца. «Мало каши ел! – сердито дразнил он себя словами бородача. – Поживи-ка здесь с Одинцово, так, пожалуй, будешь в лесу как у себя в городе. Тогда и охоться». На следующее утро, когда он закончил сдирать шкуру с лося, к нему подошел Ларивон. – Глянь-ка, тебе, надо быть, почтарь письмо подал. С городу, видать. И крестьянин протянул узкий голубой конверт, надписанный легким женским почерком. Охотник почувствовал, как яркая краска залила ему лицо, и сердито буркнул: – От сестры! Сунь вон в куртку: потом прочту. Ларивон положил конверт в карман куртки и присел поболтать о разных разностях. Охотник спешно закончил работу, вымыл руки, схватил ружье и заявил, что уходит в лес. Ноги сами привели его на знакомое место: к болоту. Он сел на пенек, прислонил ружье к дереву и крепко задумался. Нераспечатанное письмо хрустело во внутреннем кармане куртки. Но он не спешил его прочесть, нарочно медлил, как медлит человек перед прыжком в холодную воду. «Ну что ж, – думал он, – пусть смеется! Не могу же я, в самом деле, бросить университет и тысячу раз подвергать себя смертельной опасности. Она небось никогда не ночевала одна в лесу. Пусть-ка попробует. Или пусть с Одинцом встретится. С меня довольно!» Выходило не очень убедительно – он это сам чувствовал, – но еще хуже было признаться себе, что страшно вскрыть письмо и прочесть насмешливые фразы. Охотник стал смотреть на болото. На бесчисленных желтых кочках бессильно поникла трава. Кой-где под ней просвечивала холодная ржавая вода. Недалеко от берега, как древний замок, высилась темная, круто закругленная стена леса: остров на болоте. Охотник подумал, что видит эти места в последний раз, – и почувствовал грусть. Унылый и дикий простор лесного болота впервые показался ему красивым. А сколько жутких, никем не изведанных тайн хранили его молчаливые кочки! Это место можно возненавидеть, но забыть его скоро нельзя. Охотник стряхнул с себя раздумье, торопливо вытащил письмо и вскрыл его. В письме не было обращения. «Вчера читали Ваше письмо вслух, – сразу начиналось оно. – Много спорили, кто-то предлагал даже пари, что Вам не убить Одинца. Но я-то знаю, что, как бы ни был силен и осторожен зверь, человек всегда одолеет его. И я, кажется, начинаю ненавидеть Вас». – Что такое? – изумился охотник. – За что? «Я говорила Вам, что выросла в лесу и люблю лес со всеми его жителями. Для меня ненавистны вы, городские охотники. Вы распоряжаетесь деревьями и животными так, будто они существуют исключительно для вашего удовольствия. |