Онлайн книга «Слепень»
– Здесь, у нас, останешься? – Вот еще! – ответила за него Полина. – Пойдет к нам, нечего людям поганить медовый месяц. – А у вас з Викентем? – спросил он. Она вздохнула: – Нам с Викентием до медового месяца еще далеко. Вот со Слепнем расправимся – тогда, может, и будет он, медовый… Короче, сейчас с тобой пойдем. Тут недалеко, но придется тебе все же минут пять посмотреть на фашистские рожи, уж постарайся, чтоб не стошнило. В ответ Афанасий пообещал, что при виде этих рож он будет отворачиваться. А чтобы уж точно не стошнило… – «Било-розового» тут нэма? – спросил он и пояснил, что от этого портвейна у него «відразу нудота [52] проходіт» и чутье обостряется. Уж после «Било-розового» Слепень, мол, от него точно не уйдет. Юрий развел руками: – Увы, чего нет, того нет. Разве что могу мартини заказать в номер. – Ну, нэма так нэма, – грустно вздохнул Афанасий. Потом с подозрением спросил: – А ця твоя мартіня – часом нэ шаммпанське? – Нет, – покачал головой Юрий, – «з вогнегасников» таких гостей не угощаем. Мартини – это такой вермут. – Дорогою, мабуть? – Не волнуйся, у нас хватит. Для дорогих друзей ничего не жалко. Афанасий какое-то время колебался, потом сказал: – По мені, «Било-розовый» краще. Але якщо немає… Гаразд, хай буде твоя мартіня! [53] Юрий позвонил по внутреннему телефону и заказал в номер бутылку мартини и закуску. Хотел было попросить Афанасия на время скрыться в спальне, но, когда поднял глаза, того в гостиной уже не было, он оставил после себя только густой запах псины. – Ого! – увидев вошедшего официанта с подносом, на котором, кроме большой бутылки мартини, располагалась всякая деликатесная снедь, воскликнула «пани курва» Моника Броневска. – Остатни раз ядвам тылко… [54] – Она вовремя осеклась, поскольку в последний (а возможно, и единственный в жизни) раз она могла видеть такое роскошество только в Москве, когда все это было доставлено по звонку генерала ГРУ. Без барских затей она тут же потянулась прямо рукой за кружочком салями и тут же стала жевать. Это было вполне в образе молодой «пани курвы», не приученной к обременительным манерам. Официант лишь скромно улыбнулся. К запаху в гостиной миссис Сазерленд он, впрочем, явно принюхивался. Возможно, при этом подумал – не питают ли господин граф и миледи, помимо пристрастия к любви втроем, еще и пристрастие к зверюшкам? Для постояльцев сей гостиницы это явно было что-то новенькое. Однако это был хорошо вышколенный официант, и, кроме раздувания ноздрей, он больше не выказал никаких признаков своего любопытства к странным причудам богатых извращенцев. Лишь только он ушел, Афанасий каким-то образом снова возник в гостиной. Для Юрия всегда так и оставалось загадкой – то ли он умеет передвигаться совершенно неслышно, то ли появляется каким-то иным, менее материалистическим путем. – Це і є ваша мартиня? – поморщившись, спросил Афанасий. – Ну, звиняйте… С этими словами взял бутылку, открыл ее щелчком пальца и, закинув голову, с громким бульканьем перекачал ее содержимое в свое нутро. Юрий и Катя смотрели на него с любовью: и сотворила же природа такое восьмое чудо света! Отставив пустую бутылку, Афанасий из всех яств взял только маслину, обнюхал ее, слегка надкусил, поморщился и, украдкой помянув «лайно», [55] положил ее на место. Зато Полина с удовольствием уплетала все за обе щеки – даже стоическим «невидимкам» не чуждо было все человеческое. Афанасий вроде бы даже не был пьян, он запросто потреблял и не такие количества, но глаза его вдруг замерли, и, словно прислушиваясь к чему-то, он произнес: – Чую… – Что, что ты чуешь, Афоня, голубчик? – спросила Катя. – Він тут, близько… – Да кто же, кто?! – Вiн… Гедзь… Гедьзенко… – Слепченко, что ли? Афанасий кивнул: – Вiн… – и по небритым щекам его потекли слезы. – Він мене не пошкодує, уб’є… [56] – Не убьет, не бойся, Афоня, – пообещала Полина, – ведь я ж с тобой, – хотя было видно, что при упоминании Слепня ей тоже стало не по себе. – Со мной тебя никто не убьет, – гладя его по картузу, приговаривала она, – успокойся, Афонечка, ты же меня знаешь! – Як не знати, товариш нэвидимка… А тильки він все одно уб’є, Гедзь поганий… – Не бойся, не «уб’є», я ему не дам! Заладил, тоже: «уб’є» да «уб’є»! Ничего не «уб’є»! Что ж я тебя одного оставлю, Афоня? Сейчас пойдем ко мне, ляжешь, немножко поспишь, успокоишься. А что выпил немного – так это пройдет. Пойдем-ка, пойдем, Афонечка. – Только ты, Афоня, постарайся выйти так, чтобы тебя никто не видел, – вставила Катя. – Не бійтеся, ніхто не побачить. Сам товариш старшой майор Миколаив… – Теперь он генерал-майор, – подсказал Юрий. – Знаю, що енерал-хренерал, а, по мені, «старшой» звучить краще… Як він мене називав? – Ну как? – Юникум! – важно произнес Афанасий и даже поднял при этом палец кверху. – Конечно, ты и есть уникум, – подтвердила Катя. – То-то, – кивнул Афанасий. – Отже не бійтеся, не побачить ніхто… – И опять погрустнел: – Він мене зараз уб’є, і залишуся я лежати в чужій землі. [57] – Не останешься, не горюй, – пообещал Васильцев, – даю слово, я тебя похороню где скажешь. Если, конечно, тебя еще переживу, ты у нас вон какой крепкий!.. Где бы хотел лежать? – На рідному Херсоні… – Вот и будешь лежать у себя «на рідному Херсоні». – Як? Коли він тут мене уб’є, Гедзь бубновый! Последних слов, про «бубнового Гедзя», Юрий не понял и спрашивать не стал, о чем позже пришлось пожалеть. – Ну это мы еще поглядим, – сказал он. – Дивися, дивися… А лише він мене уб’є, все одно уб’є… – и с этими словами Афанасий двинулся к двери. – Жди меня у входа! – крикнула Полина ему вслед. Афанасий кивнул и повторил: – Уб’є… Открывалась дверь или нет – Юрий этого как-то не заметил, просто Афанасий вдруг исчез, и все. Дематериализовался. |