Онлайн книга «Ничего святого»
|
Меч я, конечно, подобрал, не упустив попутно возможности приласкать свое ухо хрустким воплем его суставов под карающей стопой возмездия – в данном случае моей стопой. Жаль, весу во мне было еще мало… Чтобы отвадить Сьёра от дальнейших попыток со мной бороться, я схватил его за волосы и с силой впечатал лицом в землю. Звонко сломались о подвернувшийся камень передние зубы. Сьёр снова жалобно завыл. – Я жду, господин, – твердо повторил я. Размаянный болью, опухший Сьёр встал-таки на колени. И, подхрюкивая каждому своему вдоху кровью, которая наводняла носоглотку, просипел: – Пусть будет по-твоему… Я извиняюсь перед Ливой. – За ложь, – подсказал я. – За ложь, – покорно повторил он. – И за дурное свое, гнойное семя. – И за это тоже, – кивнул ханжа Сьёр. – И за свою жестокость. – И за жестокость, – буркнул он. И, видимо, решив извиниться «с походом», добавил: – И я больше никогда не буду так делать. Клянусь. Сия клятва, школярская, как, впрочем, и другие душевные порывы Сьёра, меня особенно позабавила. Ясно же было: так он и впрямь делать никогда не будет. Клянись не клянись. Потому что не будет делать вообще никак. Луна не рухнула в море, указуя мне, что Вселенная требует чуда: спасения нечестивца. Прочие же знаки, которые мой глаз ариварэ исправно подмечал, не сулили Сьёру надежд на спасение. В кустах прошмыгнула тонконогая и тяжкобеременная рыжая кошка. Дважды ухнул филин. На кафтане Сьёра я насчитал одиннадцать крючков. В общем, ликуйте, могильные черви, псы-трупоеды и стервятники. А вот Сьёру никакие знаки были не в толк. Он умоляюще на меня воззрился и, мелко моргая оплывшим глазом, спросил: – Все? – Почти все, – кивнул я. – Тогда я пошел… – Сьёр сделал попытку подняться с колен. Со второго раза и впрямь поднялся. Невероятно, но факт. Сьёр был уверен, что ему удалось отбояриться! Повинился – и хорошо! Сказал «больше не буду» – и вперед, жениться на Велелене, распинать на ложе Ливу, тянуть кишки из кредиторов, парить мозги управляющим и вообще «жить нормальной жизнью»! А я-то думал, что единственным воплощением качества наивности среди отпрысков Дома Лорчей была моя Лива! – Стойте как стояли, господин Сьёр. – Я предупредительно отмахнул мечом. Но он меня не послушал, а может, и не услышал. Я повторил. Лишь с третьего раза до Сьёра дошло, что я не шутил, когда там, еще в доме, рассуждал о дровах для кремации. Он весь затрясся, закрыл руками лицо и снова зарыдал. – Послушай, у меня есть деньги, – сказал Сьёр, утирая розовые сопли запястьем. – Большие суммы. – Знаю. – Хочешь, они все достанутся Ливе, раз ты так за нее стоишь? А? Все! Абсолютно все! – Ливе не нужны деньги. Она все равно станет хутту. – Тогда тебе! – Мне деньги вообще не нужны. Сьёр задумался. Его, как и многих «людей дела», повергали в суровый мыслительный ступор ситуации, когда деньги уже (или еще) не работают. Впрочем, млел Сьёр недолго. Он пригладил волосы и встрепенулся – к нему в голову забрела очередная «хорошая идея». – Послушай, а ведь у меня есть взрослая дочь… Ты хоть понимаешь, что, если ты меня убьешь, она останется сиротой? – В самом деле? – Да… Дочь… Грехи молодости… – И насколько взрослая? – спросил я, так сказать, для коллекции, коллекции его врак. – Ну… пятнадцать лет. Невеста уже. – Пятнадцать? – с вызывающей иронией переспросил я. – Да… Первая любовь… Ты должен понимать… Конечно, жениться на ней я не мог, родители, долг, все такое… Да и любовь, как говорится, прошла… Но дитя осталось… Бедная кроха! Кажется, он пытался меня растрогать! И растрогал. Конечно, не навранной дочерью, а самой попыткой меня растрогать. – И как же ее зовут? – спросил растроганный я. Сьёр замялся. А потом быстро выпалил: – Зоира. – Зоира… И впрямь печально… Но я обещаю навещать ее, вашу Зоиру. В следующий Девичий вечер обязательно зайду! Обещаю, что подарю ей свадебный подарок. Напишу, что от вас, от «любящего мою маленькую Зоиру далекого папы»… Я заменю ей вас. Придется, конечно, похлопотать… Мы же в ответе за тех, кого погубили, не так ли? – По-моему, ты много на себя берешь, – спесиво прошипел Сьёр. – Еще старец Руи говорил, что… – И он принялся рассуждать о судьбе и предназначении, о милосердии и прощении, то есть о вещах, в которых совершенно не разбирался. Но я его больше не слушал. На мой взгляд, он уже помучился достаточно. Да и живодером я не был. Сначала я отрубил ему голову, затем, когда шейный фонтан отбулькал, – руки, ноги и совокупительный орган. Я уже поднял меч, чтобы рассечь туловище пополам, когда из внутреннего кармашка разошедшегося на животе камзола выскользнуло залитое липкой алой кровью письмо. Я поднял и распечатал его. «Милый, милый Сьёр. Вы сказали, что полюбили меня с первого же мгновения, когда судьба свела нас на том незабываемом ужине. Так знайте же, я тоже люблю вас страстно и горячо. Вы говорили, что были несчастливы. Что ж, я постараюсь стать для вас тем, чем не смогли (и не захотели!) стать все эти бесчувственные и холодные куклы, играющие чувства, как актер играет пьесу» и траляля, и траляляляля. Я перевернул лист, заглянул в самый конец. Неужто опять Велелена? Нет. Некая «С.В.». А на печати колесом растопырила щупальца гербовая каракатица какого-то не нашего, иностранного извода. Что ж, если бы я знал про это письмо, я, пожалуй, изменил бы процедуру. Сначала я отрубил бы Сьёру ноги. Потом руки и совокупительный орган. И уж потом – голову. А так вышло, что я все же помилосердствовал. В общем, Сьёр и тут вышел везунчиком, хвала счастливой звезде Дома Лорчей! Потом я располовинил и расчетверил все половинки и четвертинки тела, столь обожаемого некогда Ливой, раздробил валуном череп и разорвал письмо. Еще до восхода солнца я свез свой груз на остров, где обыкновенно кремировали прокаженных. Я сжег всю эту грудищу, парко остывающую, розово-коричневую, костяную и тряпчатую, на погребальном костре. Прах просеял и ссыпал в корзинку. Жаркие объятия стихии огня оставили от Сьёра всего три качества – нейтральность, легкость и безвредность. По два стакана каждого качества, да и то не полных. – Ничего сегодня не было? – спрашивает Лива, горячая и бледная. Обычно в таких случаях говорят «бледная как смерть». |