Онлайн книга «Красные цепи»
|
Я беру телефон и еще раз набираю номер. Вне доступа. «Помните, я говорила Вам про стихи? Ну что я пишу, а Вы сказали, что можете почитать при случае?» «Конечно, помню, Маша. С удовольствием посмотрю». Если до утра Селена не сможет найти ничего полезного, а телефон Кристины так и останется выключенным, я позвоню Кардиналу и попрошу его о помощи в личном деле. Других вариантов просто не остается. «Вообще, я не столько сама пишу, сколько занимаюсь переводами. Перевожу разные стихи на русский язык. Это очень интересно. Сейчас я занимаюсь моим любимым Эдгаром По. Вам нравится его поэзия?» «Да, мы уже говорили с Вами про него, помните? Когда я приезжал к вам домой». «Ах, точно, Вы же видели книжку. Ну так вот, я перевожу „Ворона“. Мне кажется, это его лучшее произведение». Впрочем, Кардиналу можно сказать, что поиски Кристины какого связаны с моим расследованием: ассиратум, Маша Галачьянц. Да, так будет лучше всего: драгоценному опекуну совершенно необязательно знать об обстоятельствах моей запутанной личной жизни, да и результаты будут получены значительно быстрее, если он решит, что помогает таким образом найти Некроманта и его проклятый эликсир. «Вы, наверное, знаете, что существует очень много переводов „Ворона“. Я нашла девятнадцать. Удивительно, как разные авторы переводят стихи, исходя из собственных взглядов на жизнь, на искусство, как по-разному чувствуют и понимают. Изначальный текст становится совсем другим. Иногда кажется, что вообще читаешь совершенно разные произведения: по настроению, ритму, даже по смыслу». А что я буду делать, когда Кристину найдут? Привезу ее к себе, как Алину, предварительно выбросив все, отдаленно напоминающее кровать на картине, и запру дверь? Как долго мне придется держать эту осаду, и самое главное, от кого или чего придется обороняться? «Вот, например, самое начало стихотворения. На английском оно звучит так: Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary, Over many a quaint and curious volume of forgotten lore — While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping, As of some one gently rapping, rapping at my chamber door — „This some visitor“, I muttered, „tapping at my chamber door — Only this and nothing more“. Вы же знаете английский?» «Знаю. И не только английский». «Здорово! Вы молодец. Тогда Вы хорошо поймете, что я хочу сказать. Смотрите, какие непохожие переводы, даже какое совсем разное видение этих первых строк у разных поэтов. Например, Мережковский: Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую. Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного Из забытых миром знаний, книгой полной обаяний,— Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего: „Это путник постучался в двери дома моего, Только путник — больше ничего“. Чувствуете разницу с текстом По?» «Да, Маша. Разумеется». «Ворона» я знаю наизусть. Хотя бы в этом я не соврал несчастной обреченной на смерть девушке, разговаривающей со мной о поэзии в ночной тиши. Сейчас, разделенные темнотой, дождем, черными лентами рек и строгими деревьями парка, коротая одиночество каждый в своей комнате, мы и сами похожи на героя «Ворона», погруженного в немую скорбь, уставшего от тяжелых раздумий и пытающегося прогнать их чтением старинных стихов. «А вот другой перевод. Мне, кстати, он больше всех нравится: Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий, Задремал я над страницей фолианта одного И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал, Будто глухо так застукал в двери дома моего. „Гость, — сказал я, — там стучится в двери дома моего, Гость — и больше ничего“». «Это Зенкевич. Мне он тоже больше всех нравится». «Точно!» Мне кажется, что я вижу, как Маша улыбается. Так могла бы улыбнуться дождливая ночь за окном, уходящая осень, засыпающая черная бабочка. «А вот совсем непохожий на остальные перевод, это Геннадий Аминов, современный автор: Полночь мраком прирастала; одинокий и усталый, Я бродил по следу тайны древних, но бессмертных слов. Усыпляя, плыли строки; вдруг раздался стук негромкий, Словно кто-то скребся робко в дверь моих волшебных снов. „Странник, — вздрогнув, я подумал, — нарушает сладость снов, Странник, только и всего“. Здесь больше метафор, а еще чего-то очень личного, как мне кажется. Личного переживания стихов. Вот и я так хочу — выразить себя через перевод. Знаете, как я понимаю это стихотворение? Герой очень долго бился над мучающими его вопросами, пытался найти ответ в древних книгах, но ответ был очевиден и заключен в нем самом. И тогда ворон прилетел к нему, чтобы напомнить о том, что он знал и без того. Что же это? Ничего! Ворон — вестник смерти, ему ведомы все тайны другой стороны бытия. Но ответы на все вопросы есть в самом человеке, потому что на самом деле нет ничего, кроме тебя самого, ну и смерти, конечно. И вот, мои стихи: Как-то полночью бессонной В зале мрачном, полутемном, Погрузился в изученье Манускрипта одного — Книги, полной темных знаний, Необузданных желаний, Тайн бессмертия, которых Разгадать мне суждено. Я — и больше никого. Тихий стук в окно раздался, Кто-то в дом войти пытался И стучался в тьме кромешной В двери дома моего. Кто там? Путник запоздалый, Странник бедный и усталый, Дева, что бежать стремится Злого рока своего? Я — и больше никого. Может, этот гость мой странный Мне открыть поможет тайну, Может, послан небом Он мне в помощь для того, Чтобы тайны мне открылись, И загадки разрешились? Кто войдет ко мне, Открой я двери дома моего? Я — и больше никого…» Телефонный звонок раздается как тревожный стук в дверь. Странник? Запоздалый путник? Селена? Или вестник смерти? — Привет, это я, — слышу я голос Алины. — Не разбудила, конечно? — Привет. Конечно, нет. — Слушай, один вопрос. Имя Мейлах Михаил Борисович тебе о чем-нибудь говорит? Почему-то мне нужно несколько секунд, чтобы прозвучавшее имя совпало в моем сознании с конкретным человеком. Мейлах, о котором я совсем забыл сегодня. Человек, который мог ответить на мои вопросы, связанные с двумя старинными книгами, и пропавший едва ли не так же бесследно, как и Кристина. Почему Алина спрашивает о нем? |