Онлайн книга «Светлое время ночи»
|
«О Шилол Изменчиворукий! Нужно же было так настырно добиваться от Адагара сходства, чтобы теперь так упорно бороться за каждое различие!» – усмехнулся Эгин. Накинув капюшон на голову и словно бы угадав мысли своего спутника, Лагха обернулся к нему и уморительно прошамкал: – Если с Комнатой Шепота и Дуновений ничего не получится, я смогу зарабатывать попрошайничеством. – Уверен, с такой внешностью на этой стезе вы скоро разбогатеете. Дойдя до площади Двух Лагинов, они попрощались. Эгин пошел к несравненному поэту Сорго Вайскому пить мед поэзии и ждать вестей о победе. Поскольку в случае поражения вестей ожидать было бы не от кого. Лагха же, пошатываясь из-за успевшей выработаться привычки к валким палубам кораблей, направился прямо к парадным воротам Свода Равновесия. 4 В доме несравненного поэта Сорго Вайского его не признали. – Гиазира Сорго срочно вызвали во дворец, – ответствовала сквозь окошко в дверях дородная кухарка с красным, как редька, носом. – А Лорма? – Госпожа Лорма изволит навещать матушку. – Она что, приехала? Я имею в виду матушка. – Нет, это госпожа Лорма к ней поехала. – На Медовый Берег, что ли? К Детям Пчелы? – Не имею чести знать, – кухарка у Сорго была не из приветливых. – А когда вернется гиазир Сорго? – А вы кто будете? – Я его друг, Эгин. Вы меня не помните? – Не помню. Мало ли друзей у гиазира Сорго? По какому делу? – кухарка явно упивалась своей властью пущать и не пущать. – Несколько месяцев назад я занял у Сорго сто авров. – И что? – с вызовом поинтересовалась кухарка. – Как что? Хочу вернуть. В следующую секунду двери особняка распахнулись настежь. Перед ним стояла та же сердитая кухарка. Но только теперь ее лицо сияло, словно начищенный мелом золотой. Она широко улыбалась и, зачем-то прищурив левый глаз, то и дело кланялась, приговаривая «милости просим, дорогой гиазир Эгин». Судя по перемене в ее настроениях, с финансами в семействе окс Вая случилось непоправимое. Все свидетельствовало в пользу Эгиновой догадки. Ковры исчезли. Место дорогих расписных ваз на вычурных подставках искусной работы заняли стопки книг, связанных пачками, как перед отправкой к барахольщикам… …Сорго, которого ни в какой дворец не вызывали и который с самого утра занимался стихосложением, раздраженно отбросил перо. Внизу бубнили голоса кухарки и какого-то мужчины. Сосредоточиться было невозможно. «Сыть Хуммерова, крючья Шилоловы!» – Сорго залпом дернул полкружки гортело и обхватил голову руками. Одна-единственная строфа выползла из-под его некогда легчайшего пера за весь этот премерзкий день. Строфа, правда, родилась в двух дюжинах вариантов, но ни в одном из них не было хорошей, броской, ударной последней строки. Строки, которая завершала бы не только всю строфу, но и главу, каковая глава, в свою очередь, являлась последней в его поэме «Испытание Пиннарина или Стихия Неистовонравная». Уже который час мысли Сорго ходили вокруг Дня Охарада, то есть Последнего Дня, Дня Судеб. Тогда весь мир сорвется с железного шеста, именуемого Охарадом, и ввергнется в великий плавильный котел Икта, в котором миру суждено обрести гибель, а ткани бытия – очищение. «Так и ныне, ведь близок уж День Охарада», – прошептал вещий поэт Сорго Вайский. Чтобы эти слова обрели силу самосбывающегося прорицания, их надлежало лишь вверить бумаге. «Хорошо еще хоть холода отступили… Да что там, лето на носу… А у нас теперь любой может гортело варить… Дела… Лето… Ну и дела…» – не утихал бубнеж внизу. Сорго снова потерял точную формулировку строки. «…И что – все деньги в звонкой монете?.. Само собой, какие уж тут бумаги…» «Деньги? – Сорго насторожился. – Какие деньги?"… …В качестве угощения та же самая кухарка подала Эгину свекольный суп и черствый ломоть хлеба с отрубями. Эгин, которому было не впервой довольствоваться малым, с наслаждением поглощал теплую лиловую бурду, когда вдруг явился-не-запылился Сорго – похудевший, осунувшийся и на поддаче. Словом, живая иллюстрация того, какие разительные перемены к худшему могут произойти с человеком за несколько месяцев. – О Шилол! Эгин? А я уж думал тебя уби… – Со мной все в порядке, Сорго. Меня стрела не берет и меч не рубит. Они обнялись. От Сорго пахло бражкой и потом. – Как дела, Сорго? – Плохо. Разве не видишь? – первый поэт Варана опустил глаза. – Вижу, – Эгин не любил отрицать очевидное. – Понимаешь, уж не знаю, что случилось, но я, выражаясь поэтическим языком, впал в ничтожество… О Шилол! Сайла погибла, Лагха вот уже три месяца не обращает на меня никакого внимания, как будто мы и не знакомы совсем… Ты ведь знаешь, жизнь поэта она такая… непостоянная! Как пламя свечи на ветру! Кредиторы наседают – Шилол же меня дернул поставить намедни на «два озера»! Вот и Лорму с нашей малюткой пришлось к мамаше отправить. А ведь поэзия… а ведь за поэзию надо платить! – Гм… Значит, ты в немилости. Но, если разрешишь мне маленькое пророчество… – Да пожалуйста! – …тогда будь готов к тому, что в ближайшие дни гнорр вновь взглянет на тебя с былой благосклонностью. И осыплет милостями. – Ты правда так считаешь? – Совершенно. Как минимум, ты сможешь выкупить свои ковры и вазы и возвратить домой Лорму, – Эгин улыбнулся. – Твои шутки – дрянь, – отмахнулся Сорго. – Не вижу ничего смешного. – А ничего смешного в них и нет. Я серьезно. – И что, ты уверен в этом? Что Лагха снова… – Ровно наполовину. Впрочем, в том, что я доживу до послезавтрашнего вечера, я тоже уверен ровно наполовину. – Ну тебя к Шилолу с твоими пророчествами! – мрачно столкнув брови, фыркнул Сорго. Чувствовалось, что он не верит Эгину. – Давай лучше выпьем. У меня кое-что осталось. Он достал из тайника бутыль с гортело, белую булку и сверток с копченой грудинкой. Эгин догадался, что Сорго прячет еду от кухарки, опасаясь потрав. – Ну а тебя-то какими судьбами сюда занесло? – поинтересовался Сорго, старательно чавкая булкой. – Как сынишка? – Какой сынишка? – Ну этот, с которым ты тогда приходил? – А-а… Есмар? Так он не сынишка, он слуга. – Слуга? Ну да без разницы. Что слуга? – Ты не поверишь, Сорго. Есмар стал царем. – Царе-ем? – выпучил глаза Сорго. – Царем. Царствует в Ите. Женился. Так что если в Пиннарине тебе надоест, сможешь всегда перебраться в Ит. Долг ведь платежом красен. В Ите тоже любителей поэзии полно. |