Книга Карл, герцог, страница 58 – Александр Зорич

Чтобы произвести на папу правильное впечатление, требовалось ему подыграть.

– Удивительной судьбы? Монсеньор Джакопо летал на Симурге? Или побиваху восьмерых эмиров козьими каштанами?

– Ох-хо-хо, – папа умильно посмеялся.

Джакопо раздраженно скосил рот и быстро вернул его в исходное положение.

– Не вздумайте обидеться, Джакопо. Молодой граф герой вчерашнего дня, а на героев не обижаются! – Каликст погрозил кондотьеру посохом. – А Вы, Карл, могли бы быть пообходительнее со своим единоверцем.

– Я всего лишь не хочу быть скучным, Ваше Святейшество, – Карл поклонился. – Поверьте, меня до глубины души тронула Ваша исчерпывающая, меткая характеристика нашего нового союзника. Сгораю от нетерпения узнать о монсеньоре Джакопо побольше.

– После, после, – отмахнулся Джакопо. Кондотьер обнаружил представительный бархатный баритон, который как нельзя лучше отвечал его внешности.

– Нет, – Карл был непреклонен. – Будьте любезны сейчас.

История Джакопо, самому папе известная не более чем наполовину, была рассказана Карлу со всеми мыслимыми недоговорками, цензурными формулами-обтекателями и купюрами размером в три квадратных смысла.

Карл услышал между слов куда больше, чем обычно – с начала похода его интуиция заметно обострилась. Основное он ухватил на лету, поэтому вопросов Карл задал ровно три, зато по существу.

– А что Орсини?

– Что Орсини? – краешек губ Пиччинино вновь дернулся вниз-вверх, словно резвилась рыбка-акулка.

Папа посмотрел на молодого графа неодобрительно, но с уважением. Карл ещё не отчитывался перед ним по этому поводу. Но о вчерашнем падении Дома Орсини, совершившемся при попытке уронить Дом Колонна, и о дальнейшем падении Дома Колонна под ударами горних сил папа был наслышан от стен, которые имеют не только уши, но и языки. Папа оценил постановку вопроса и ему стало любопытно, как будет выкручиваться Пиччинино. Поэтому он промолчал.

– Я хочу сказать – как же Орсини так неосмотрительно подставились Колонна и отчего Силезио вчера с ними не было?

Об этом Пиччинино ещё не думал. Со вчерашнего вечера, с того самого момента, как он мельком увидел спящего Карла, которого бережно несли улицами Остии в сухую постель, он думал только о том, куда подевалась его застарелая импотенция. А ведь вот уже полдня как от неё не осталось и следа, дорогие мои Марк и Варвара!

Впрочем, он быстро нашел что солгать:

– Силезио порвал со своими родственниками. К тому же Силезио состоит на папской службе.

– Сколько сражений Вы выиграли?

– Его Святейшество говорил же Вам – восемь.

– Много, – сказал Карл будничным тоном и замолчал.

В одном-единственном слове Карла Пиччинино нашел столько сарказма, столько пренебрежения было в графском отказе от расспросов о тяготах и невзгодах, которые претерпел лучший итальянский стратег на полях сражений, что кондотьер тоже молчал и постыдно краснел, судорожно соображая почему же «много», ну почему, чёрт возьми, «много», когда «не может быть!» или, на худой конец – «ого!»

* * *

Днем было награждение героев, отпущение грехов, благословение паладинов.

В глазах рябило от обилия людей, собравшихся по папскому зову в единственном целехоньком здании Остии – римском театре. Эта античная диковина, которую местные жители использовали как рынок, была дочиста отмыта ураганным ливнем от ветхих рыбных палаток и овощных ларьков, и после короткого совещания выбрана для церемонии благословения крестоносцев.

Здесь были все, в том числе и значившиеся в розыске после вчерашнего потопа. Особенно радовало Карла общество д’Эмбекура и барона де Монтегю.

Д’Эмбекур рассказал, что во время падения Дома Колонна он провалился в каменный мешок, но, к счастью, пол каменного мешка провалился тоже и его приняли в свои объятия теплые воды Тибра, которые сладковато припахивали трупами Орсини. «Несмотря на это неудобство», как куртуазно заметил д’Эмбекур, ему удалось остаться в сознании и «перебороть стихию усердием и терпеньем».

У барона была другая история. Он играл с Луи в шахматы. Луи поставил тройную вилку на короля, королеву и ладью. Барон задумался над этой печальной позицией, хотя впору было капитулировать. На дворе уже было черным-черно и бушевало ненастье. Луи извинился и вышел, влекомый естественной потребностью. Прогремел близкий раскат грома. На барона неожиданно снизошло прозрение – конь Луи в действительности не мог поставить никакой вилки, конь этот вообще не имел права на ход, ибо был связан со своим родным королем баронской ладьей.

Барон вскочил с места, чтобы пойти на розыски Луи, когда окно разлетелось вдребезги и к ужасу де Монтегю прямо в комнату ввалился обезумевший конь блед с красными очами. Вслед за конем хлынули потоки воды. Монтегю сам не заметил, как оказался верхом на коне, как судорожно вцепился в его гриву, и они вместе поплыли по затопленным улицам Остии. Они приплыли на второй этаж крепчайшего каменного дома к одной весьма миловидной куртизанке и далее – обрыв, андреевские кресты, пленка «Свема», «Мосфильм», тысяча затертый год. В одиннадцать часов утра барон проснулся во влажной постели на всё том же втором этаже всё того же дома, конь блед лежал с ним рядом, а куртизанки след простыл. «Конь всё-таки взял королеву, помиловав короля и ладью. Так, монсеньор?» – подмигнул Карл барону. Ответа он не расслышал, потому что на сцену вышел папа со свитой и экзальтированные португальцы запели открытыми, мужественными голосами. А прочие крестоносцы ударили в щиты.

В первый раз со дня приезда папских легатов в Дижон Карлу стало совестно до скулосведения. Неужели он собирался отказаться от крестового похода? Он, Карл, кость герцога Иоанна, прозванного Бесстрашным за плевок в глаза турецкому султану, сидел бы сейчас дома, в мрачном замке среди болот и деревень Шароле? И пропустил бы это великолепие?

Сорок тысяч людей рыдали вместе с Карлом.

Потом посыпались восхитительные, воодушевляющие сообщения.

Жермон д’Авье, гроссмейстер рыцарей-госпитальеров, хозяин Родоса, прислал любезное приглашение европейскому рыцарству использовать подвластный ему остров в качестве плацдарма для вторжения в Порту.

Папа официально подарил Константинополь и всю Малую Азию участникам похода, а Карлу лично вручил символический венец императора ромеев. (Когда Карл был мал и несчастен, он думал вот о чём: если разразится чума и унесет всех, кроме него, или гигантская волна перебежит через все страны, лежащие между Бургундией и морем, и на своём пути назад из Дижона захватит всех, кроме него (и мамки Валенсии), унесет их всех за горизонт, вот тогда и можно будет смело короноваться.)

И главное, главное! Синьор Джакопо Пиччинино любезно согласился разделить с графом Шароле бремя ответственности за судьбы крестоносной миссии. Теперь у паладинов не один, а целых два генерала!

Траверз мыса Спартивенто