Онлайн книга «Экипаж»
|
Одной рукой Свен обнимал за плечо заходящуюся в рыданиях Сесиль, а другой сжимал в кармане два гладких прохладных металлических диска – обручальные кольца, купленные им перед поездкой. То, что поменьше, он собирался вручить здесь Сесиль в торжественной обстановке и даже заготовил сценарий. Алексей продирался через всеобщее горе и боль, видя, как они охватывают все больше и больше народа. И одновременно наблюдал молчаливую, нарастающую сплоченность: все, кто был в состоянии двигаться, старались помочь другим. Представитель авиакомпании постоянно нырял в горящее здание и в одиночку вытаскивал перепуганных, парализованных от страха женщин, детей, других пассажиров. Возможность спасти других притупила собственное горе, и он действовал как одержимый, боясь остановиться хоть на минуту, потому что тогда стало бы так плохо и так бессмысленно, что лучше было умереть три часа назад… Алексей на ходу всматривался вперед – туда, где виднелись заваленные обломками палатки госпиталя. Он искал Александру и не находил. Алексей прибавил ходу и побежал. Добежав до госпиталя, он остановился, переводя дух и крутя головой по сторонам. Саши нигде не было. Алексей собирался бежать дальше, как вдруг из-под одного из обвалов вынырнула светлая голова Александры. – Цела? – только и спросил Алексей, чувствуя, как торкнулось внутри сердце и забилось чаще. – Да, помоги, пожалуйста! – скороговоркой проговорила Саша, показывая на завал, под которым остались раненые. Алексей без слов бросился помогать, а со стороны самолета к ним уже бежали Андрей и Вика. Алексей и Саша выводили раненых, а Андрей с Викой принимали их и осторожно вели в самолет. Та самая женщина, что умоляла Сашу о помощи, Ольга, не дожидаясь никого, сама усадила восьмилетнего сына Сашку на носилки, где лежал ее муж Олег, и, побагровев от напряжения, изо всех сил тянула их к самолету, будто волжский бурлак тяжеленную груженую баржу. Муж пытался привстать на носилках и, видя перекошенное, измученное лицо жены, говорил, хрипло дыша: – Забери ребенка! Иди в самолет! Пожалуйста, прекрати! Он не верил в то, что выживет, не уверен был даже, что Ольга с сыном выберутся живыми, но без него у них было больше шансов. Он уже не был мужем и отцом – из главы семьи он превратился в обузу. А Ольга, добровольно и без колебаний приняв на себя его прежнюю функцию, отвечала в паузах между вдохами: – Это… ты… прекрати… – и тянула, тянула носилки немеющими руками. Свободных рук катастрофически не хватало. Андрей огляделся вокруг и, заприметив Валерку, крикнул: – Эй, пацан! Зинченко-младший! Давай бегом сюда! – поманил он его издали. Но Валерка уже сам бежал на зов, сильными руками подхватывая очередные носилки. Вдвоем с Андреем они потащили их к самолету. Тут же бестолково топтался на месте, не находя себе применения, пассажир, потерявший паспорт. Эта утрата все еще напоминала о себе и лишала остатков уверенности. Взмокшая женщина-врач, на себе таскавшая раненых к самолету, сердито обратилась к нему: – Что встал? Помогай! Тот неумело бросился выполнять полупросьбу-полуприказ, на ходу оправдываясь: – Понимаете, у меня потерялся паспорт, и я боюсь, что меня не возьмут в самолет! – Возьмут, – отрывисто ответила врач. – Правда? – обрадовался пассажир. – А вы не сообщите об этом пилоту? Моя фамилия Крылов. – Сам сообщишь! – отозвалась женщина, взваливая на плечи стонущего мужчину и, не отвлекаясь больше на Крылова, понесла его к самолету, согнувшись в три погибели. Все смешалось: врачи, пилоты, стюардессы, – все были и санитарами, и грузчиками, и спасателями. В этой невообразимой толчее очень трудно было сохранять какой бы то ни было порядок, но все старались действовать по возможности слаженно. Единственным сторонним наблюдателем оставался пассажир с камерой, который как заведенный снимал все подряд. Глаза его горели лихорадочным безумием. Может быть, его подсознание, спасаясь от реальности, воспринимало все происходящее как фильм, а его самого – оператором этого фильма. Безумным оператором безумного фильма. Да еще вертевшийся рядом вулканолог, беспрерывно останавливавшийся, чтобы проверить сохранность образцов, не принимал участия в спасении раненых. Образцы, видимо, были для него дороже. Андрей не думал об усталости. Он действовал механически, потому что знал – стоит над этим задуматься, так сразу почувствуешь, как ломит с непривычки спину, как пульсирует боль в висках от подскочившего давления, как горят ноги от постоянной беготни туда-сюда… Молча, сцепив зубы, он взваливал на себя людей, иногда по двое, чтобы дело продвигалось быстрее, относил в самолет и возвращался за следующими. И пока этому конвейеру из человеческих тел не было конца… На напряженной от усилия руке кто-то повис, добавляя тяжести, а в уши пробился пронзительный голос: – Я проверяющая из центра, моя фамилия Балашова. Мне надо вернуться на материк! У вас есть бизнес-класс? И, видя, что Андрей не отвечает, еще больше повысила резкий неприятный голос: – Вы обязаны мне помочь! Где стюардессы? Андрей с трудом повернулся к ней. Его доброе по-детски лицо сейчас дышало злостью. Перед ним маячила копна крашеных всклокоченных рыжих волос и лицо с потекшим дорогим макияжем. – Я стюардесса! – с ненавистью на эту расфуфыренную дуру, выпалил он. – Все заняты – не видите? И продолжил свое дело, оставив Балашову в одиночестве переживать гнев по поводу столь пренебрежительного отношения к ее важной персоне. Андрей доволок раненых до самолета и передал их стоявшим наготове бортпроводницам Вере и Свете. Согнулся, стараясь выровнять дыхание, постоял так несколько секунд. Больше позволить он себе не мог: каждая секунда была на вес золота. Прихрамывая, Андрей побежал обратно к госпиталю. Вера и Света, препроводив раненых в салон, вынесли несколько покрывал, раздав их сгрудившимся у трапа беженцам. Те являли собой унылое, удручающее зрелище. Подавленные внешне и внутренне, они стояли хмурые, недоверчивые, смахивая слезы. Одна женщина, уже в возрасте, с темным лицом и кругами под глазами, все время причитала: – Ой, чую, плохо будет… Чую, плохо. И хотя заунывные интонации нагоняли еще большую тоску, никто не одергивал ее. Возможно, потому, что все чувствовали в душе то же самое, только боялись произнести вслух, как бы не решались накликать беду, хотя она и так уже достигла неохватных размеров. Здесь же суетливо переговаривалась на своем языке, похожем на птичий щебет, парочка китайцев, Лю и Чен. Они уже выяснили отношения, согласились лететь хоть с русскими, хоть с кем угодно, и теперь волновались, хватит ли им места в самолете. Высокий англичанин в элегантном сером плаще эпохи Шерлока Холмса ходил кругами и всем задавал на английском один и тот же вопрос: |