Книга Мадам Пикассо, страница 59 – Энн Жирар

– Тем не менее фотография получится лучше, если ты будешь позировать для меня с немного таинственным видом, хорошо? Это не слишком большая просьба, поскольку я не могу убедить тебя позировать для одной из моих картин.

– Пока еще нет, – она как будто со стороны услышала свой тихий голос, окрашенный нотками юмора. Потом Ева увидела, как Пикассо отреагировал на ее слова. Широкая улыбка, морщинки в уголках прищуренных глаз над копной черных волос – все это производило впечатление настоящего счастья, и Ева знала, что никогда не устанет от этого. Она изобразила задумчивую позу, упершись пальцем в подбородок, как и просил Пикассо. Сейчас она чувствовала себя настоящей красавицей. Потом камера издала тихий щелчок, сопровождаемый шипящим звуком.

– Это все? – спросила она в наступившей тишине.

– Как видишь, от тебя понадобилось совсем немного.

– Когда я смогу увидеть фотографию?

– Я попрошу Канвейлера проявить пленку и прислать фотографии в Сере вместе с другими моими вещами.

Ева вспомнила короткую встречу с Канвейлером в тот день, когда он принес ей картину Пикассо.

– Он продает все твои работы?

– Есть еще Амбруаз Воллар, но Канвейлер гораздо моложе, и он к тому же увлечен кубизмом. Воллар слишком прославился работой с Ван Гогом и Тулуз-Лотреком, чтобы интересоваться новыми направлениями в живописи, но его по-прежнему интересуют мои скульптуры.

Пока они разговаривали, Пикассо положил камеру и подошел к ней. Он распахнул кимоно, прижался обнаженным телом к ее телу, как и в прошлый раз, наклонился к ее шее, а потом обернул шелк у себя за спиной, таким образом соединив их. Вместе они попятились к двери.

После очередной близости, когда они оделись для поездки в Сере, Ева поцеловала Пикассо в щеку.

– Мне нужно сделать две короткие остановки, прежде чем я позволю тебе окончательно похитить меня.

– Мы пропустим поезд, но, разумеется, я ни в чем не могу тебе отказать.

– В первую очередь, мне нужно уведомить мадам Люто, а потом повидаться с Сильветтой.

Лицо Пикассо внезапно омрачилось. Он отступил в сторону и начал перед зеркалом завязывать шейный галстук.

– Пожалуй, ни в чем, кроме этого.

– Не понимаю. Мне казалось, что она тебе нравится.

– Я не разделяю твоего отношения к больницам.

– Да будет тебе, – отмахнулась она в надежде, что он уступит. – Ты хорошо знаешь, что это не больница, а санаторий. На самом деле она лечится от депрессии.

– Но пациенты все равно больны, не так ли? – Пикассо схватился за голову, и на его лице отразилась паника. – Даже если все происходит в воображении, я не выношу присутствия любых болезней рядом с собой.

Его тон стал резким, и Ева ощутила первый укол неприязни с его стороны. На какое-то мгновение она растерялась, не зная, как реагировать на это.

– Тогда я пойду одна и встречусь с тобой на вокзале. Но я должна это сделать. Сильветта была моей лучшей подругой в Париже, а ее сестра недавно погибла в ужасной катастрофе. Сейчас ей очень тяжело, и с моей стороны будет скверно не попрощаться с ней, – решительно заявила она, изо всех сил стараясь удержаться от резкости в голосе.

Ева села на край кровати и стала надевать туфли. Она ощущала, что между ними возникло напряжение, но секунду спустя Пикассо со вздохом опустился рядом с ней.

– Прости, любовь моя, – сказал он и немного помолчал, прежде чем продолжить. Когда он снова заговорил, его голос звучал глухо и размеренно, словно на его плечи вдруг опустился тяжкий груз и он пытался объяснить, каково это. – Когда я бываю в таких местах, в любых больницах, то чувствую себя так, словно меня кто-то душит, и ничего не могу с этим поделать. Я теряю контроль над своими чувствами и реакциями.

– Это из-за Кончиты, – тихо добавила она.

В тот момент любовь к Пикассо позволила ей ощутить его боль так же остро, как если бы она была ее собственной болью. Ева вглядывалась в его глаза, пока они не превратились в два огромных, блестящих черных шара, от которых исходило впечатление такой нежности и беззащитности, что ей захотелось плакать.

– Si [58] . Я никогда не забуду, как она лежала там, хрупкая и совсем не похожая на веселую девочку, какой она была раньше. Сиделка стояла у изголовья, как ангел смерти, готовый забрать ее, а мой отец, сидевший рядом с ней, то и дело шарил в карманах и прикидывал, как скоро он сможет вернуться к работе и к своим шлюхам.

Ева видела эскиз этого описания в папке, лежавшей под кроватью. Должно быть, он пользовался жуткими сценами из прошлого как средством для изгнания демонов, осаждавших его.

– Всю свою жизнь я убегал от болезней и особенно от смерти. Я просто… просто не могу этого вынести.

– Смерть – это часть жизни, Пабло, – тихо произнесла Ева.

– Только не моей жизни.

Ева снова ощутила барьер, промелькнувший между ними, и поняла, что сейчас ей лучше остановиться.

– Я просто загляну к ней, мы немного поболтаем, и все, – сказала она и начала подниматься. Пикассо схватил ее за руку. Она понимала, насколько он силен, и не стала противиться, поскольку хотела, по крайней мере, попытаться понять его.

– После смерти Кончиты, когда родители отослали меня в деревню, они думали, что это каким-то образом исцелит меня. Но мне тогда уже было так плохо, что они могли с таким же успехом оставить меня дома. Я возненавидел Бога. Но себя я ненавидел еще больше, потому что нарушил обещание, данное своей сестре.

– Мать всегда говорила, что Бог считает нас падшими созданиями. Он не может мстить, если знает, чего можно ожидать от каждого из нас.

– Разве тебе не кажется, что отобрать жизнь у маленькой девочки – очень похоже на возмездие?

Он передернул плечами от этого воспоминания, и Ева обняла его так сильно, как только могла.

– Никому из нас не дано избавиться от прошлого, мой дорогой Пабло, но мы можем выбирать будущее. Я понимаю, что в тебе живет тьма, но знаю, что со мной ты становишься другим человеком. Ты никогда не обидишь меня. Это просто невозможно представить. Я верю в это душой и сердцем. Никакое прошлое не в силах изменить наше будущее.

В конце концов он улыбнулся.

– Скажи, mi amor, когда ты стала такой мудрой? – спросил он и поцеловал ее с такой страстью, что она не смогла ответить на его вопрос.

…Пикассо положил пистолет в карман. Ева в этот момент надевала шляпку и не видела, что он взял оружие. Он отвез ее на такси в пригород Отей, поцеловал в щеку и попрощался перед входом в больницу, а потом велел шоферу отвезти его обратно к дому Ларуш.

Он надеялся, что Луи еще не уехал на работу в редакцию, так как предстоящая сцена не предназначалась для чужих глаз, но если придется покончить с этим типом, он был готов отправиться следом. Когда Пикассо тихо шел по коридору, то держал руку в кармане, где лежал пистолет. Это было оружие Касагемаса, то самое, из которого он застрелился. Не постучавшись, он распахнул дверь студии. Луи был один и работал над очередной карикатурой на маленьком чертежном столе у окна.