Онлайн книга «Кромка»
|
От акведука двинулся к Промзоне, городскому району, в котором ремонтировалась местная техника и работали княжеские кузнецы, оружейники, кожевенники и прочие мастеровые люди. Надеялся посмотреть на производства вблизи, но снова уперся в высокие заборы и охранников. То же самое на складах, в механических мастерских и на винокурне. Для меня прохода нет, и половина города закрыта. Следующим местом, которое посетил, был рынок. Опять огороженная территория, но проход свободный. Показал удостоверение и оказался внутри. Что я здесь увидел? Лавки, которые торговали продуктами: мясом и фруктами, рыбой и овощами, крупами и мукой. Все местного производства. Еще имелось несколько магазинчиков, где можно приобрести одежду, походное снаряжение и обувь, а также различный сельхозинвентарь и бытовые мелочи: топоры и лопаты, плуги и бороны, мотыги и тяпки, ножи, сковородки и кастрюли. Оружейная лавка отсутствовала, огнестрелы продавались за пределами рынка, а холодное оружие выставлялось раз в неделю, когда на торг выезжали кузнецы. То же самое с бензином, техническими маслами и керосином. На рынке этот товар практически не появлялся. И единственным местом, где я задержался, был загон с рабами. Многое я в жизни видел, в том числе и подневольных людей. Это только кажется, что цивилизованное общество давно избавилось от такого порока, как рабство. Однако невольники были, есть и еще долгое время будут. Кого-то украли и на иглу подсадили, а многие сами променяли свободу на героин. И таким людям уже не нужна воля. Они живут от дозы до дозы. Поэтому готовы продавать свои тела и умения. А еще есть должники по кредитам или просто слабые люди и алкоголики, не имеющие своего мнения. Вот вам и рабство. Пусть даже не в чистом виде, как на рынке Каменца, где рабы находились в колодках. Большие бараки, а перед ними загоны, в которых на лавках сидели невольники. Женщины, мужчины и дети. Все скопом, без разницы, а рядом людоловы, профессиональные ловцы человеков и продавцы живого товара. Впрочем, приглядевшись, я понял, что рабы все-таки разделены. Некоторые держались отстраненно, а на некоторых рабах даже не было колодок. Я этого не понял и обратился к торговцу, который находился рядом: — Слышь, а почему одни закованы, а другие нет? Торговец, полноватый мужичок в теплом тулупчике, поправил кобуру с «макаровым», сплюнул на грязную землю и ответил: — Кто в колодках — чтобы сбежать не могли. Это пойманные с поличным преступники, разбойники и дикари. Не те дикари, что с левого берега Тихой, а горцы. А кто без оков, тот сам в рабы продался и стал обельным холопом с правом выкупиться. — Интересно, а в чем причина? — Просто все, — пожал плечами мужик. — В Дымно и Свалино — это анклавы с восточной стороны Перуновых гор — минувшим летом засуха была, и теперь голод. Звери откочевали, а на полях ничего не уродилось. Горожане попробовали горцев пощипать и пару племен истребили. А потом драпанули, когда племенное ополчение стало их окружать. Короче, неудачный поход. Прибытка нет, а горцы в отместку пригороды сожгли и фермеров убивают. Наши караваны туда прорвались, оружие продали и боеприпасы, а назад рабов привезли. Дикарей-горцев никак продать не можем, непокорные они, а тех, кто сам в неволю пошел, всего два десятка осталось. Ходовой товар. Понятно? — Да. А горцы, выходит, тоже с востока? — Пленные. — А потеряшки есть? — Потеряшки редкость, только если из Алексеевской республики пригонят. Но таких сразу выкупают. Они у нас ценятся. — Торгаш опять сплюнул и спросил: — Брать кого будешь или только посмотришь? — Пока присматриваюсь и хочу расценки узнать. — Расценки в этом году стандартные. Малолетки до восьми лет — десять серебряных. Девчонки-целки до четырнадцати лет — тридцать монет, парни того же возраста — двадцать. Бабы в самом соку и мужики работящие — двадцать пять-тридцать серебряных. Если баба красавица или мужик мастер, тогда цена может повышаться, и очень сильно. Понятно? — Да. Торгаш отвернулся, а я пошел вдоль загородки и старался поймать взгляд рабов. Однако никто из них не поднимал головы. Каждый старался вести себя незаметно, и только одна молодая русоволосая девушка с неровным носом решилась меня позвать: — Эй! — Чего? — Я сразу отметил, что она не закована, следовательно, сама в рабство продалась. — Хозяйку ищешь? — Нет. — А кого купить хочешь? — Я только смотрю. — А-а-а… — протянула она и отступила от ограды. Вроде бы неказистая девушка. Нос неровный, словно когда-то был сломан, одета бедно, полушубок рваный и какие-то чоботы на ногах, а вдобавок еще и хромала на левую ногу. Можно было пройти мимо, но я почему-то решил не спешить и спросил невольницу: — Тебя как зовут? — Маша. — Она замерла и снова посмотрела на меня. «Глаза синие и взгляд чистый», — отметил я и задал новый вопрос: — Ты откуда? — Из Дымно. — Сколько лет? — Восемнадцать. — А выглядишь гораздо старше. — Это от голода и холода. — Почему в рабство продалась? — Мужа убили, он дружинником был. Сама сирота. Никому не нужна, ни свекрови, ни родичам мужа. А в Дымно голодно: дай бог, если половина горожан зиму и весну переживет. Вот и пошла в рабы. Деньги свекрови отдала, чтобы не проклинала вслед, а потом меня сюда привезли. — Что умеешь? — По хозяйству могу работать и готовить… — Она запнулась и неожиданно покраснела: — Ну и постель согреть… Мне краска на лице понравилась. Это редкость, когда девушка — скромница, знающими мужчинами подобное ценится. И хотя я понимал, что сейчас мне не до баб, самому бы выжить, разговор продолжился: — Ты из местных? — Нет. Потеряшка. — Давно здесь? — Десять лет. — А родом откуда? — Самара. — И сколько просят за тебя? — Я продалась за шесть серебряных монет, а сколько купцы с тебя возьмут, если надумаешь торговаться, про то не ведаю. — А прихрамываешь чего? — Ногу натерла, обувка не моя. — Ладно. Пойду я. — Удачи, повольник. — И тебе. Я хотел уйти сразу. Но подошел торгаш, и я кивнул на девушку: — Сколько за бедолагу хромоногую хочешь? Он смерил меня оценивающим взглядом, видимо, понял, что Маша мне приглянулась, и сказал: — Двадцать монет. — Ты чего, охренел? На лицо не красавица, и нога битая. — Предлагай свою цену, — торгаш ухмыльнулся. |