Онлайн книга «Месть палача»
|
Дружбы давно нет. Давно сгорел тот многоэтажный дом, в котором их родители снимали убогие комнатушки. Давно они не ели разорванный пополам хлеб. Давно не прогуливались по злачным местам города. Разошлись дорожки из-за юной красавицы соседки. Теперь они другие. Да и как дружить, когда один способен схватить и сгноить в Нумерах, в темнице страшнее Аида [11] , ибо заключенные во мраке не видели даже лиц друг друга, любого константинопольца. А второй также обладал известной частью власти, выражавшейся в том, что по углам площади Стратигии часто находили человеческие кости вокруг которых сонно и сытно возлегали огромные псы мастиффы, собственность корпорации макелариев. – Давненько не видались, – с усмешкой начал Никифор. – Слава Господу нашему не было причины, – скривив губы то ли в радость, то ли в презрение, ответил друг юности. Помолчали, приглядываясь друг к другу. – Как идут дела? Сыты ли мясники и их семьи? – Большой пост закончился. Работа началась. Да и народа прибавилось… Никифор вскинул брови и огляделся. Старый массивный дубовый стол, за которым восседали главы корпораций макелариев площади Стратигии множество веков, стоял на возвышенности, облицованной беломраморными плитами. «Как колода для рубки голов на эшафоте», – так всегда думалось Никифору. И всегда добавлялось: «Как можно здесь решать дела?» И действительно, каждый на площади – от пастуха, пригнавшего скот на убой, до последнего нищего – мог подойти к этой возвышенности и, навострив уши, узнать о том, как идут дела в этой странной во многом корпорации. И все же… Если что и знал сейчас Никифор о событиях в этом многолюдном месте столице от своих информаторов, то в такой незначительности, что не шло ни в какое сравнение с тайнами подвалов скрытных во всем корпораций ювелиров и даже менял, которые в подражании генуэзским коллегам все чаще называли себя банкирами [12] . И это не смотря на то, что убойный скот продавали под строгим контролем городских властей. А это означало постоянное присутствие на бойнях возле площади и на самой площади должностных лиц и массы различных информаторов. Но… Но… Но… Все, как и в былые времена. Дела и замыслы мясников остаются тайной для эпарха столицы и его главного помощника, а мастиффы все так же сонно и сыто разевают пасти в дальних углах площади. – Да. Народа прибавилось, – удивленно согласился главный помощник эпарха столицы. С одной стороны понятно – пастухи из Пафлагонии [13] традиционно после Пасхи пригнали огромные стада на продажу. Этих грубых, суеверных и глупых, но превосходных наездников не отпугнули вести о том, что Константинополь на половину опустел из-за страха перед нападением турок-османов. Множество лет, даже в страшные годы войн и моровых болезней их отцы и деды гнали в Константинополь рогатый скот и овец. И никто не мог им помешать или переубедить в этой вековой традиции. Так почему сегодня они должны отказываться от возможности продать за раз огромные стада, которые мигом поглотит желудок огромного города? Даже уменьшившись наполовину. Понятно присутствие сербов с их визжащими свиньями. Охотников македонцев с живой и мертвой дичью. И даже выживших после опустошительных набегов осман и болгар фракийцев с козами и овцами. Но огромное множество самих константинопольцев, многие из которых явно явились не за покупками, ошеломило Никифора. Здесь же во все нарастающей толпе кроме ремесленников, моряков и рыбалок было немало женщин, детей и даже монахов. Что за диво? Что за чудо такое? Спросить бы друга юности. Но нельзя. Это сразу же понизить цену всезнающего и всемогущего главного помощника градоначальника. К тому же не ответит помнящий обиду юности Андроник. – Хорошо, когда все хорошо, – неуверенно произнес Никифор, все еще оглядываясь по сторонам. Он бы и дальше оглядывался, но глава корпорации мясников поднялся из-за стола: – Дело есть у меня. Так что… Если что… Заходи, поговорим. – Ах, да! Дело! – громко воскликнул помощник эпарха, и, сузив не по-доброму глаза, ухмыльнулся. – У меня к тебе дело. Жалоба на корпорацию макелариев на площади Стратигии. – Жалоба? – скривился глава корпорации, и нехотя сел на широкую дубовую скамью. – Может, угостишь друга юности? А то как-то в горле пересохло. Андроник вяло махнул рукой и очень скоро перед ними возникли кувшин с вином и два серебряных кубка. – Фракийское. Неважного урожая вино, – кисло улыбнулся Никифор, едва пригубив кубок. – Ты же знаешь – в постные дни всякая торговля мясом прекращается. А великий пост только недавно закончился. Откуда взяться вину получше. – Да, да… – согласно кивнул головой Никифор и снял с головы свою порядком надоевшую шапку. Тепло в майскую послеобеденную пору. И даже очень. Но шапка на русичьем меху придает цену владельцу. – Так что там? – явно торопясь, наклонился вперед Андроник. – Бывает даже такое, что нельзя оставить без должного действия законную жалобу очень уважаемого человека. Более того – имеющего государственную должность и звание архиатра [14] . Даже для друга, которого знаешь с давних времен… – А-а-а-а… – нахмурился Андроник и крепко сжал оба своих огромных кулака. – Я же отправил ему два кувшина вина и мешок муки. – Что для ученого человека, обучившегося лекарскому искусству в Аудиториуме [15] и в школе Кесарии [16] такая незначительность. А если учесть, что архиатр Валентин Анибес ревностно исполняет свой долг не только в больничных палатах при монастыре Пантократора, но и ведет прием страдающих недугами пяти близлежащих кварталов, в том числе и приписанных к площади Стратигии, то как не признать за ним исключительное право пользовать больных и раненых. За его тяжкие труды государство платит ему жалование, выдает продукты, а монастырь предоставляет бесплатное жилье и монастырских лошадей. А что получилось? Так и не набравший ни роста, ни дородности Никифор поднялся из-за стола и грозно навис над главой корпорации мясников. Грозно – это так ему хотелось. Но друг юности даже глазом не моргнул. Как и прежде – лишь криво усмехнулся. |