Онлайн книга «Палач»
|
– Нет, нет! – горячо воскликнул палач и тут же осекся. – Главное, что вы живы. – Я просила Бога и добрых ангелов, чтобы они убили тебя… – Таких просьб было много. Но Господь продлил мою жизнь, чтобы я спас ваши. – Нам нечем тебя отблагодарить, – вздохнув, сказала Адела. – Лучшей благодарности, чем та, что вы рядом, мне и не нужно… Гудо почувствовал, как его грудь стала наполняться волнением. Он поднялся и, прихватив нож и тонкую дощечку, вышел из дома. Палач быстро взобрался на холм и долго сидел, опустив голову. Тысячи мыслей и сотни разрозненных воспоминаний едва умещались в его огромной голове. Безумные глаза голодного отца, пьяный хохот наемников, скрежет оружия на поле битвы, рыдающая девчонка под ним, холодный голос Гальчини, люди, казненные и подвергнутые пыткам, бюргермейстер, Эльва, Патрик, лесопильня, изнуренные флагелланты – все это перемешалось, заставив сердце бешено биться, а мысли лихорадочно метаться. – Все! Стоп! – громко воскликнул Гудо, проваливаясь в темную пропасть подсознания. Когда палач почувствовал, что разум, сердце и душа освободились от печальных гостей, он был немало удивлен. Ему казалось, что он долгое время лежал в беспамятстве. Но это было не так. А может, и так. Все, что терзало его изнутри, на некоторое время покинуло тело, хотя само тело жило. Мало того, теперь он держал в руке выструганный меч, а на его коленках было много стружки и щепок. Удивленный и даже обеспокоенный случившимся, Гудо поднялся и осмотрелся. День близился к концу. В лагере Альберта, как всегда, дымили костры. Гулявшие за стенами города горожане спешили к закрывающимся воротам. Птицы возвращались в гнезда, а где-то в глубине леса трубил олень. Гудо словно с похмелья поплелся домой. В голове звенело от пустоты. Даже войдя в дом, он не сразу понял, что к чему. Он даже не понял, зачем протянул дочери игрушечный меч и почему его девочки рассмеялись при этом. Он стал приходить в себя только после того, как подошел к столу и взял в руки свой синий плащ, умело сшитый женщиной. * * * Гудо насадил маленькое колесико на ось и еще раз оценил свою работу. Вышла очень удачная игрушечная повозка. Он повертел ее в руках и протянул стоящей у стола Грете. Девочка улыбнулась и прыгнула к матери на кровать. Теперь они уже вместе любовались мастерски сделанной игрушкой. Здесь же, на кровати, лежали вырезанные из дерева ослик, не виденный никогда Гретой слоник и свирель, которую девочка тоже видела впервые. – Сегодня я принесу еще яблок. Грета, ты любишь яблоки? – Люблю, – звонко ответила девочка и положила голову на плечо матери. – Гудо, а ты мог бы принести моток шерсти и сделать спицы? Я бы связала шапочку для Греты и чулки для нас. Адела приподняла голову и с надеждой посмотрела на мужчину. «Для нас…» – подумал Гудо и прикусил нижнюю губу. – Принесу, обязательно принесу. – Гудо, а мы могли бы и этой ночью сходить на озеро? – Это не озеро. Это запруда. Ее выкопали в начале лета. – Грета бы побегала там и побросала камешки в воду. – Если все будет спокойно, мы пойдем вместе. Девочка заулыбалась и поцеловала мать. – Я хотела сварить мясную похлебку, но проклятая крыса стащила кость. Прости, я не доглядела. – Адела виновато улыбнулась. – Я накажу эту старую воровку. Мы из нее сварим похлебку. Грета скривилась и вопросительно посмотрела на мать. – Гудо шутит, – сказала Адела и нежно погладила дочь по голове. Палач улыбнулся и согласно кивнул. Он посмотрел на свои полки и решил проверить, что у него еще есть в запасе. Но едва он подошел к ним, как из-за двери послышался голос: – Эй! Выходи! Тебя требует бюргермейстер. Гудо почувствовал, как кровь прилила к вискам. Он с тревогой посмотрел на Аделу и медленно поднялся. Ему совсем не хотелось оставлять одних своих милых девочек. – Я… Я вернусь. Скоро вернусь. У нас будет другая жизнь. Верь мне. Гудо набросил на себя плащ и, печально опустив голову, вышел. В десяти шагах от дома стоял стражник и неизвестно чему улыбался. Палач положил руку на меч и с ненавистью посмотрел на пришедшего. «Может, просто выбить ему зубы? – с тоской подумал Гудо. – Но в чем его вина?» – Пошли, – коротко бросил господин в синих одеждах и заметил, как стражник таращится, пытаясь что-то разглядеть за его плечом. Гудо оглянулся и совсем пал духом. На ступенях его дома, положив руки на плечи дочери, стояла Адела. Палач тихо застонал и легонько толкнул в плечо стражника. – Пошли. И помни: ты ничего не видел. Стражник пожал плечами и пошел за широко шагающим Гудо. – А мы не в город, – сообщил он, заметив, что палач свернул к воротам. – Бюргермейстер ждет тебя в лагере Альберта. Точнее, в лесу, за лагерем. – И что он там делает? – Грустит над мертвой девчушкой, – почесав бороду, ответил стражник. Палач тяжело посмотрел на сопровождающего и с грустью промолвил: – Господь, кажется, от нас отворачивается. Лагерь Альберта почти опустел. Мужчины, женщины и их дети собрались в пятидесяти шагах от крайней повозки лагеря, возле густых зарослей волчьей ягоды. Гудо с трудом протиснулся сквозь толпу и подошел к бюргермейстеру. Тот стоял, склонив голову, и слушал взволнованного Альберта. – Чем же дитя провинилось? За что Господь так жестоко ее наказал? Какой человек… Нет. Только зверь способен на такое. – Ума не приложу, – честно сознался Венцель Марцел. – У нас такого никогда не случалось. Ну, были убийства. Но детей не убивали. Это точно. Затем он поднял голову и увидел Гудо. – А, это ты… Ты должен во всем разобраться. Посмотри, что и как. И бюргермейстер указал рукой на лежащее в пяти шагах тело, полускрытое ветками кустов. Гудо кивнул и подошел к мертвой девочке. Он опустился возле нее на колени и долго не решался взглянуть на мертвую. Наконец он пересилил себя и стал внимательно осматривать лежащую на спине обнаженную девочку, которая на год или два была старше его Греты. Затем он встал и подошел к бюргермейстеру и Альберту. – Ее убили ножом в сердце. Сегодня утром. Вначале придушили. Потом надругались и вонзили нож. Больше мне нечего сказать. – О Господи милосердный, – застонал Альберт. – Мои бюргеры этого не могли сделать, – уверенно произнес Венцель Марцел. – Это или твои люди, или селяне. А может, кто-то прошмыгнул через карантин. – Все мои люди – семейные и добрые христиане. Они не могли такого учинить. |