Книга Багровый молот, страница 50 – Алекс Брандт

— Когда я вернусь, — сказал он перед отъездом, — мы решим, как быть дальше. Может быть, ты с детьми отправишься в Мергентхайм. Может быть, я тоже отправлюсь с вами.

— Тебе нельзя уезжать, — сказала она, прижимаясь к его груди.

— Я должен, Катарина. Если мне удастся убедить судей в Шпеере…

Она отстранилась.

— Ты говорил, что князь-епископ наплевал даже на бумаги из Вены. Думаешь, судьи в Шпеере напугают его сильнее?

— Это не просто судьи, моя дорогая. Это верховные судьи Империи, к чьему мнению прислушивается даже Его Величество кайзер.

— Георг, умоляю тебя…

— Я должен сделать все, что в моих силах, Катарина, — ответил он, взяв пальцами ее подбородок. — Иначе не смогу себя уважать.

И он уехал. Всего за несколько часов до того, как она получила это пугающее письмо.

Что делать? Отправить к мужу курьера в надежде, что тот застанет его в дороге и Георг успеет вернуться? Нет. Не стоит на это рассчитывать. Муж всегда гонит лошадей во весь опор, проводит в седле чуть ли не по шестнадцать часов в день. Что тогда? Отправить детей к родне в Мергентхайм? Но этот поспешный отъезд может дать врагам мужа лишний повод очернить его в глазах князя-епископа. Попросить о помощи друзей Георга? Но как понять, кто из них достоин доверия и кто действительно может помочь?

Ее голова разрывалась на части от этих мыслей. Неизвестно, какое бы решение она приняла, если бы Томас не вошел в ее комнату и не сказал:

— Прибыл Альфред Юниус, госпожа.

— Что ему нужно? — устало спросила Катарина.

— Он говорит, что ему нужно поговорить с вами. И что разговор очень важный.

Альфред Юниус выглядел бледнее, чем обычно. Начал с пространных извинений, сбивался, бормотал. А потом вдруг отчеканил:

— Вам следует немедленно покинуть город, госпожа Хаан.

Катарина нахмурилась. Никто не смеет говорить ей «вам следует». Никто, кроме Георга.

— Я не понимаю, господин Юниус, — произнесла она холодно. — Вы пришли по поручению мужа?

— Нет, я пришел, чтобы…

Альфред всегда нравился ей. Но с некоторых пор Георг перестал доверять этому человеку. Не станет доверять и она.

— Простите, господин Юниус, но я занята, — сказала она, глядя мимо него. — Томас проводит вас.

Она повернулась к нему спиной. Не нужно, чтобы он видел растерянность на ее лице. Однако слова, которые она услышала в ответ, заставили ее вздрогнуть:

— Сегодня вас арестуют, госпожа Хаан. Вас и ваших детей. Поверьте, прошу. Я знаю об этом от надежного человека.

Катарина почувствовала, что ноги больше не держат ее. Так быстро… Все происходит так быстро… Святая Дева, мать и заступница, почему ты позволила Георгу уехать? Почему он не задержался, почему не успел прочитать это письмо?! Если раньше у нее и были какие-то сомнения, то теперь их уже не осталось. Угроза, содержавшаяся в письме, была реальной. Почему ее муж не предвидел этой возможности? Почему он ничего не сказал ей о том, как поступать, если случится беда?

— Вы хотите сказать мне что-то еще, господин Юниус? — Ее голос был слабым, и каждое слово давалось с невероятным трудом.

— Вам нужно покинуть город немедленно, госпожа Хаан. Я и мои друзья поможем вам в этом. Прошу, не тратьте время на сборы. Возьмите с собою лишь самое необходимое.

— Вот как? И куда же, по-вашему, нам следует отправиться?

— В Мюнхен. В Мергентхайм. В Шпеер. Куда угодно, лишь бы подальше от Бамберга.

Этот юноша говорил умные вещи. Но она не могла ему верить. Возможно, что Альфред или же кто-то другой желает, чтобы семья канцлера тайно покинула город и никто не слышал об этом объезде. Если по дороге с ней и ее детьми что-то произойдет — их похитят, убьют, изнасилуют или заточат в неизвестную крепость, — никто не придет им на помощь. У мужа могущественные враги, а среди друзей затесались предатели. Что может быть лучше: заполучить в свои руки семью канцлера, чтобы затем заставить его играть под свою дудку?

— Прости, Альфред. Но одного из своих приближенных Георг подозревает в измене. Возможно, что он ошибается. Но я не могу рисковать.

— Вы гораздо больше рискуете, оставаясь здесь!

Катарина Хаан не успела ответить. Выглянув в окно, она увидела стражников, идущих с двух сторон улицы. Стражников, облаченных в черное, с огненно-рыжим кольцом на левом плече.

Несколько секунд спустя железные кулаки забарабанили в дверь.

— Именем князя-епископа!

Испуганные люди на улицах. Наглые хари солдат. Стук башмаков, подбитых гвоздями. Мир вокруг изменился, стал серым, тусклым, запачканным. В Бамберге теперь заправляют ничтожества, повылезавшие из всех щелей. Им улыбаются, на постоялых дворах им придерживают места у камина, перед ними поспешно стягивают с головы шапку.

На улице:

— Господин Фазольт, подождите, здесь слишком грязно. Позвольте, я сначала положу вам доску, так будет удобней пройти.

В трактире:

— Нет-нет, друзья, вначале позвольте мне выпить за здоровье моего доброго друга, Якоба Шварцконца, что защищает нас от дьявольских тварей!

В мясной лавке:

— Прошу, госпожа Фаульхаммер, не берите этот кусок, для вас имеется кое-что получше! Возьмите. И передайте мой поклон своему супругу.

Грязь, униженность, подобострастие. Словно кто-то встряхнул винную бутылку, и мутный осадок со дна поднялся наверх.

После ареста госпожи Хаан Альфред чувствовал себя так, словно провалился в прорву гнилого болота. Пытаешься выплыть — неумолимая сила обволакивает тебя, давит вниз. Пытаешься закричать — вместо слов изо рта вырываются лишь дрожащие белые пузыри и грязная, густая вода вливается в горло.

Он видел, как их уводили. Видел, как солдаты рылись в вещах, сбрасывали на пол книги. Видел, как железные кандалы с мерзким щелчком вцепились в запястья госпожи Хаан. Видел, как затолкали в карету ее детей.

Альфред попытался составить письмо на имя князя-епископа, но за несколько часов не смог написать и двух строчек. Он был настолько зол на себя, что даже швырнул в стену чернильницей. Хлопок, плеск — и по белой поверхности растеклось черное пятно, похожее на отрубленную голову с обвисающими волосами.

Юниус пытался понять, как действовать дальше, пытался сосредоточиться. Все его прежние планы можно было смело утопить в нужнике. Требовалось придумать что-то другое. Любой шум, любое слово раздражали до крайности. Скрип двери, карканье ворон на соседской крыше, чужой разговор под окнами… С тех пор как он перестал заходить в лавку Зебольда, ослица Эмма как будто специально подкарауливала его. Стоит ему выйти на порог, она уже машет ему, и улыбается глупо, и жестом приглашает зайти. В какой-то момент он не выдержал. Быстрым шагом перешел улицу, вплотную подошел к девушке.