Книга Временно недоступен. Книга 1. Перемена мест, страница 57 – Андрей Кивинов

— Послушай… Мы люди прямые. Давай договоримся. Я тебе во всем помогаю. Увезти, привезти, на обыск съездить, допросить, закопать и прочее. Но с одним условием. Ты оставляешь Настю в покое.

— Не понял, — Золотов выглянул из-за створки распахнутого шкафа.

Не переутомился ли коллега, вороша чужое имущество?

— Чего тебе, ты ж из Москвы! Уедешь и через неделю про нее забудешь.

— Я из Калининграда, — поправил майор Фейк, свято помня о легенде.

— Да какая разница?! У тебя там женщин, что ли, мало? Не хватает для коллекции? Видали мы таких, командировочных! По всей стране мотаются, в каждом городе баба ждет. Ты тут порезвишься, поиграешь и свалишь. А нам здесь жить!

— А с чего ты взял, что я с ней играю? Мы просто в одном купе ехали.

— Настя рассказала, — в голосе романтика зазвучали фальшивые нотки, — как вы по курганам гуляли.

— И что еще она тебе рассказала? А может, наоборот, ты ей рассказал? Про завтрак в ресторане, про салфетку. Про Мальвину, которая ко мне приходила. Кстати, я ее не вызывал, сама пришла.

— Слушай, это — твое личное дело. Резвишься ты с проститутками или в города играешь, меня не касается. Только от Насти отстань, — продолжал бороться за счастье Федоров.

Да она, похоже, сама уже отстала.

— Пас меня, что ли? — Вячеслав Андреевич смерил соперника презрительным взглядом истинного арийца.

— Сдался ты мне! Если бы не Настя, я бы тебя в упор не заметил. Я её пас, — эмоционально признался горе-ухажер и тут же поправился: — В смысле следил. В смысле интересовался, как и с кем проводит время. В смысле чтобы оградить ее от ненужных связей.

— В смысле! В смысле! — передразнил Золотов и фыркнул. — Это у вас тут, прямых людей, обычное дело, да? А в ресторане как оказался? Завтракал? Так там один завтрак половина твоего оклада.

— Случайно, — неуверенно соврал романтик, слегка краснея, — думал, вы туда вместе пойдете. Короче… Люблю я ее.

— А она?

Романтик вздохнул так, как вздыхают проигравшие миллионный процесс адвокаты и палачи, не отрубившие голову с одного удара. Опустился на итальянский стул.

— Она мне, прикинь, не говорит ничего! Ни да, ни нет. Больше года эта ерунда тянется. Я уж и так и эдак. Ты скажи прямо — пошел вон или… не пошел. Так ведь нет! И не посылает, и «да» не говорит. У нее мама — золотая женщина, мне сочувствует…

— Дима, не любит она тебя, — осторожно, но со знанием дела просветил Золотов. — А не посылает, потому что, наверно, жалеет. Такое бывает.

— Она сама тебе сказала? — тоном обманутого вкладчика тут же спросил романтик.

— Нет, подружку попросила!

Вячеслав Андреевич вдруг вспомнил себя в Димином положении. Было это совсем недавно, а кажется, что вечность назад. Он тогда как раз универ окончил, в Москве зацепился.

Славе Золотову, уроженцу Тульской области, остаться в златоглавой и во сне не могло присниться, предпосылки к этому отсутствовали полностью. Мешал всем знакомый замкнутый круг. Жилье не снять, потому что денег мало — зарплата у юрисконсульта невеликая. Как и у молодого адвоката без рекомендаций и выигранных дел. Как и у следователя-первогодка. А куда еще устроиться, если связей нет? Связей же нет, потому что сам не местный, откуда им в Москве взяться? В Туле у матери имелись связи, да и то не железные. Слава и думать не думал, чтобы в Москве остаться, хоть и очень бы хотелось.

Но судьба улыбнулась — очень вовремя всплыл старый товарищ отца, пропавшего без вести в геологической экспедиции. Приехал в их Алексин по делам, решил найти друга молодости. Слава как раз дома на каникулах отдыхал. Мама на стол собрала, посидели, выпили, разговорились. Приятель отца, оказалось, давно в Москве, по партийной, единороссной линии резво передвигался. Пообещал похлопотать, чтобы Славку на работу пристроили в хорошее место.

И что удивительно — не обманул. Пристроил в административный округ, в юридический отдел, специалистом. С одним, правда, условием — в «Единую Россию» вступить. Да это не жалко. Ради столицы хоть в «Батьковщину».

Тут и Макс Овалов кстати вынырнул. Он тоже в Москву подался счастья искать. Но действовал по-другому, с помощью удачной женитьбы. Он и путь к богатству предложил.

А не было бы у Золотова мохнатой партийной руки? Сидел бы на родине, в адвокатской конторе. Или следователем. И тоже бы по кому-нибудь страдал и мялся. Золотов всегда перед барышнями робел. До тех пор, пока не научили, что почти все покупается и продается в этой жизни. И барышни не исключение.

Осознав трагизм возможного исхода событий, Вячеслав Андреевич абсолютно искренне Диму пожалел. Себе он такой жизни, как у опера Федорова, не пожелал бы. Он дружелюбно похлопал неисправимого романтика по плечу и со всей присущей ему душевностью заметил:

— Старик, поверь, это можно пережить.

Окосевший от тепла и пива маргинал авторитетно, со знанием дела добавил:

— И заметьте, определенность — всегда лучше.

Его приятель никак сентенцию не прокомментировал, он уютно прикорнул, положив голову на подлокотник.

Дима такого перенести не мог. Мало того, что этот московско-калининградский ухарь в глаза Настиным равнодушием тычет, так еще и бомжи поучать будут! Так скоро весь город сочувствовать бросится! Одной Анастасии Журавлевой, кажется, дела до него нет.

Дима в бессильной злобе зарычал, вскочил со стула, поддал ногой коробку с лузинскими ботинками. Вид новых башмаков из крокодиловой кожи, усугубил ситуацию. Он подскочил к стене и со всей дури саданул по ней кулаком.

Но кулаку повезло, он не сломался. Не повезло гипсокартону. Рука романтика ушла в пробитую брешь и уперлась во что-то жесткое и холодное. Дима в первую секунду испугался, но тут же вспомнил, что сегодня можно всё — Москва прикроет. Вытащил руку из дыры и принялся ее пристально, разглядывать. По логике — с той стороны тоже должен находиться гипсокартон — стена не несущая. Обо что же он чуть не разбил кулак?

Он заглянул внутрь, в образовавшуюся дыру.

— Что там?

— Железяка какая-то.

Золотов подошел ближе, посветил внутрь фонариком от мобильного. Действительно, в паре-тройке дюймов отсвечивал металлический лист. Перегородка? Из железа? Вячеслав Андреевич поспешил в соседнюю комнату. Картина «Купальщица в Хургаде». Холст, масло, двадцать первый век. Ничего купальщица. Веселая. Придется снять. Не купальщицу — картину.

А под холстом… Заветная дверца. Не от театра. И не от волшебной страны. От сейфа.

И в связке ключей висит золотой ключик. Открываем, смотрим.

Ого!

— Не блефовал человек, — раздался за спиной воодушевленный глас романтика.

У Вадика Лузина сегодня был не лучший день.

* * *