Книга Скорпионья сага. Cамка cкорпиона, страница 58 – Игорь Белисов

И все равно, черт возьми, втягивается.

Весна отцвела. Потянулось знойное лето. Город раскалился, оцепенел. Из июня в июль катились клоки тополиного пуха. Природа скучала, душно томилась в ожидании омовения.

А потом случился тот дождь. Грозовой ливень. Вселенский потоп.

Мы сидели на открытой террасе под парусиновым тентом. Синел вечер. Солнце зашло. Разгорались уличные фонари. В небе бродила давно вызревающая беспокойная туча. Неуклюже орудуя палочками, мы поедали причудливые дары моря. Это был ресторан «суши», доступная нам экзотика, Мире нравились глупости. Нас обслуживали ряженные в самураев и гейш казахи. Третий по счету кувшинчик саке расположил меня к философствованию, и я рассуждал о глобальных тенденциях человечества:

– Распространение южан к северу – объективный процесс. Понимаешь? Как объективно и то, что существует три человеческих расы: белая, желтая, черная. Можно не любить чужаков, но нельзя не смириться. И уж, конечно, ошибочно говорить, будто какая-то из рас выше, а какая-то ниже. Это просто три ветви эволюции человечества. Природа задумала трехкратную подстраховку жизни. В животном мире по большому счету имеются те же три ветви: головоногие моллюски, позвоночные и членистоногие. Цивилизация севера медленно старится. Это факт. У нее высокие технологии, но в ней иссякает энергия жизни. Когда белая раса начнет вымирать, следующая раса займет место лидера, чтобы вывести человечество на новый виток развития. Так что глупо о себе думать, будто ты какой-то особенный. В сорок лет, конечно, человек обладает большими возможностями, чем в двадцать, а в шестьдесят он мудрее, чем в сорок. Но можно ли утверждать, что шестьдесят лучше, чем двадцать?

– А сколько вам лет? – перебила Мира.

Я запнулся болтать.

– Дайте-ка сама угадаю… – Сощурилась. – По содержанию вы – человек мудрый… А по внешности очень даже вполне молодой.

– Молодость – это не возраст. – Я вздохнул с глубокой печалью. – Молодость – это возможность начать все сначала.

Она улыбнулась. Одними глазами. Я промокнул шею салфеткой.

И тут взбудоражился мой мобильник.

«Ты где?» Звонила жена. С некоторых пор это ее «Ты где?» прошивает меня мгновенною судорогой. На сей раз, волноваться не стоило, звонила она по роумингу, поскольку опять умотала с фирмой и достать меня не могла. Но каков, однако, талант – звонить мне в ключевые моменты! Интуиция? Или правда эта ее чертова астральная связь?!

Отбрыкавшись, долго не мог успокоиться:

– Мобильная связь! Высокие технологии! Прекрасно! Человек беззащитен перед благами прогресса. Ладно бы просто сосали деньги, как какие-нибудь моющие пылесосы, для людей это было бы полбеды. Так они еще вытягивают нервы, поскольку человеку теперь некуда скрыться, ибо нет причины быть недоступным хотя бы на миг! – Яростно закурил. – Современный социум не оставляет человека быть в гармонии со своею природой. Социум антигуманен, антинатурален, то есть искусственен. Но если социум против природы, не значит ли это, что он против самое жизни? И не идет ли война, кто – кого: человек убьет жизнь или жизнь убьет человека? И это не софизм. К сожалению.

– А что такое софизм?

– Пустая игра в слова.

– Я тобой горжусь, ты такой умный.

– Это у меня нервное.

Ее глаза заискрили весельем.

Что я несу? Разве об этом говорят с девушкой в ресторане? Внезапно я понял: мгновенье назад она сказала мне «ты».

По тенту закапало. Задолбило. Забарабанило, зашипело. Асфальт сделался крапчатым, почернел, заблестел, потек. Вползла промозглая сырость. Я закрутил головой. Самурай появился. Я заказал саке. Он предложил еще плед. Очень кстати. На террасе мы остались одни.

– Значит, жена в отъезде? – Мира куталась в плед, устраиваясь поуютней. – Не боишься ее отпускать?

– В моем возрасте есть занятия поинтересней, чем караулить верность жены. – Я подлил нам саке.

– Она красивая? – Пригубила.

– Притяжение к женщине определяется не внешностью. И даже не содержанием. А временем. Временем, прожитым вместе. Увы. – Отхлебнул.

– Ты ее любишь? – Опять пригубила.

– Однажды горячо любимая превращается в горячо терпимую. – Разом махнул и снова пополнил: ей и себе. Помолчали.

– А я?.. Я красивая?

– Ты?.. Ты очень красивая. Возможно, самая красивая на всем белом свете. Только…

– Что? – Приблизилась. Лицо заслонило собою всё…

Слова исчезли. Мы падали в бессловесность – горячую, влажную, живую, животную, головокружительную. Мы целовались нежно и жадно. Едва смогли разомкнуться вздохнуть.

– Я не тот, кто тебе нужен.

– Откуда тебе знать, кто мне нужен.

Мы целовались снова и снова, укрывшись под пледом вдвоем, отгородившись от города, от всего, от холодной вселенной. В ожившее сердце стучала печаль.

– Мне нечего тебе предложить.

– Мы можем поехать ко мне, – прошептала она.

Еще не поздно, наверное, было остановиться. Но мной овладело нечто, что сильней меня и чему я не в силах противиться. Оставил деньги на блюдце. К счастью, зонтик имелся. Расхлопнул. Вышли под дождь. Ноги тут же промокли. Асфальт похлюпывал, шипел и пузырился. Мы рассмеялись, скинули обувь, переплели под зонтиком руки и босые зашлепали по обжигающим лужам.

Мне было страшно как никогда в жизни.

Выяснилось, что я не импотент. Это выяснилось в ту промокшую ночь. И без всяких таблеток. А вскоре подтвердилось и продолжило далее подтверждаться с набирающей силу и прыть регулярностью.

Я начал сомневаться в своем паспортном возрасте. Пробудилась энергия, какой не обнаруживалось и по молодости. Я мог вскочить среди ночи, прокрасться на кухню, чтоб никого не будить, и в полном беззвучии танцевать, танцевать… Я стал меньше есть, зато – эффективней работать. Занялся бегом и упражнениями на фигуру. Мое тело преобразилось – если не в чудище бодибилдинга, то, по меньшей мере, я смахивал на придурка из рекламы мужского белья. Когда человек молод, о нем отзываются: «Он совсем еще… но уже…», а по достижению зрелости, отмечают: «Он совсем уже… но все еще…». Так вот, по мнению Миры я, был не «все еще», а «более чем». Могла бы не говорить: есть женские звуки доказательнее любых слов. Думаю, фокус в том, что мужчина и женщина по-настоящему вместе. Двое – еще не статистика, но уже математика. Возраст пары есть среднеарифметическое его и ее. И это не формализм, а метаморфоза взаимопроникновения. Наши годы – все более черные метки на циферблате, отмеряющем время между рожденьем и смертью. Но я сделал открытие: жизнь становится бесконечной, когда исчезает само время. Я это понял внезапно в одно из мгновений любви.

Мира обладала замечательным чувством юмора, и я учился у нее смотреть на вещи с улыбкой. Например, однажды она оценила: