Книга Белые Волки Перуна, страница 130 – Сергей Шведов

От этих мыслей боярин Глот спал с лица и тела. Зыркал злобно на Хабарова внука, который шмыгал рыжим мышонком меж гребцами. Ну, ты скажи, и жара ему не жара, вот порода - и в чужой ладье найдёт прибыток. Всё тюки, захваченные боярином на Киевщину, обшарил и обмял.

- Кисель, пугни малого, - крикнул Глот ближайшему гребцу. - Товар испортит.

Сдуру крикнул, ничего тому товару не сделается, но и Кисель, вражья морда, даже ухом не повёл на слова боярина. То ли сомлел от жары и тяжелой возни с веслом, то ли не захотел ссориться из-за ребёнка с ведуньей Милавой. Про Хабарову дочь идёт дурная слава, будто отнимает она у неслухов мужскую силу то ли сглазом, то ли ещё как. Оттого Кисель готов скорее повздорить с боярином, чем с Макошиной ведуньей. Жуковатый грек, чернец Прокопий, которого Глот прихватил с собой, в Милавины сглазы не верит, но крестом себя осеняет всякий раз, когда приближается к ней. Тоже вилявый из вилявых. Может, и нехорошо так думать про служку нового бога, но ведь по глазам видно, что чернецу палец в рот не клади. Грек любит поговорить. Замучил уже боярина разговорами о своём боге. И охота человеку чесать языком в такую жару. Но чернец к жаре, похоже, привычен, жилист и годами далеко не стар, а потому и зыркает на жёнку с любострастием.

- Слышь, Прокопий, - не удержался Глот, - а разве бог греческий дозволяет лапать чужих жён?

- Я монашеский обет принял, боярин, - закраснелся девкой Прокопий. - Мне такие речи не гоже слушать.

- Слушать не гоже, а мусолить бабье тело зенками – в самый раз. Да и какой толк твоему богу в том, что молодой и справный мужик ходит постником? Ладно, наши волхвы, они уже в годах, но не верю я в твоё воздержание, Прокопий, лукавите вы, жуки христовы.

Прокопий от Глотовых слов отмахнулся крестом, а Милава рассмеялась. Тоже нельзя сказать, что очень грустила Хабарова дочь. Неужели и эта, подобно отцу, рассчитывает выскочить сухой из воды?

- Трудно тебе у нас будет, Прокопий, - притворно вздохнул Глот. - Жёнки у нас справные, а то ещё вилы прячутся по озёрам и ручьям. Уж эти столетнего старца растормошить горазды на срамное дело. Да неужели настолько строг наш новый бог, что не спустит столь малой блажи своему ближнику?

Нашёл-таки Глот слабое место у грека, а потому и заговорил о делах, которые в его годы и поминать бы не стоило. Но уж очень хотелось позлить христова служку и довести его до белого каленья. А то всё прикидываются постниками. Давеча грек Никодим начал рассуждать при новокрещёной старшине, что должно христианину, а что грех, так многие уже хотели совсем из той веры выйти. Что ни сделай, всё грех. Со своими богами проще было. И одна пока остаётся надежда, что греческий бог обломается в наших землях и поймёт, что со смерда - один спрос, с холопа - другой, а с боярина - вовсе наособицу.

Прокопий на Глотовы рассуждения только плевался да крестился, смешно потряхивая чернявой головой.

- Нет, ты объясни Прокопий, за что Никодим хвалил Хабарова волчонка на воеводином пиру, чем помог тому захапать чужие земли?

- За разумение хвалил отрока и за понятливость в христовой вере, - отмахнулся чернец. - А за земли ты с воёводы спрашивай.

- Разуменье, - протянул разгневанный Глот. - Детская забава - щепки по столу раскладывать. А рождён тот Яромир от Белого Волка, которому если на клык попадёшься, то живым точно не уйдёшь. Он вам, христовым ближникам, ещё много крови попортит, помяни моё слово. Вот и будет вам тогда разумение.

- Нельзя спрашивать с сына за отцовские или материнские грехи, это ни его ответ.

- И с этого волчонка тоже нельзя? - указал Глот на Владимира.

- Нельзя.

- Великий князь, даром что ныне он вашей веры, этого малого удушит, не станет подле себя терпеть волчье семя, - Глот зло плюнул себе под ноги. - Так ты и князю скажешь, что это грех?

- Скажу, - упрямо повторил Прокопий. - А за убиенного младенца спрос на небе одинаковый, что с простого человека, что с Великого князя.

- А с боярина спрос, как с холопа? - не поверил Глот.

- Все люди - люди. Все от Адама и Евы ведут свой род.

Боярин Глот вздумал было вспылить на эти неразумные слова, но по случаю невыносимой жары лишь махнул рукой:

- Если начнешь равнять холопа с боярином, то недолго ты заживёшься в наших землях, Прокопий.

- А я не равняю. Каждый за своё ответит перед Богом: один - за боярское, другой - за холопье, но в ответе все равны.

- А с Хабаровой дочери спрос будет?

- Будет. Грех язычества - страшный грех. И ответ за этот грех тоже страшный.

- Ну, хоть тут мне греческий бог угодил, - засмеялся боярин Глот. - А я уж думал, что уйдёт потаскуха от ответа.

- Будешь срамить меня, боярин - зенки выцарапаю, - отозвалась Милава со своего места. - Не посмотрю что стар и головой сед.

Глот только хмыкнул и покачал головой:

- Вот, Прокопий, с какими жёнками тебе придётся иметь дело - огонь, а не жёнки. Сгоришь ты рядом с ними синим пламенем в той самой геенне огненной, о которой помянул недавно.

И пока Прокопий обмахивал себя крестом, Глот крикнул своим, чтобы чалили к берегу. Наступил самый тяжёлый момент путешествия - волок. Уж тут не просто взопреешь, на воду изойдёшь. Разве что подсобят добрые молодцы, которые кормятся на тех волоках.

Глот велел разводить костры - захотелось горяченького. А Кисляя отправил за подмогой - пусть растрясёт дурь неслух, в следующий раз не будет пропускать мимо ушей боярское слово. Ладья у Глота не из самых больших, на пятьдесят гребцов, а потому и волок не так уж страшен. Разве что товаром малость перегрузил ладью боярин, потому и заскребла она дно, далеко не дотянув до нужного места. Вот где жадность выходит боком. Хотя дело-то скорее не в жадности, а в суши, что стоит уже более месяца над славянскими землями, и от этой суши здорово спала вода в реке Волхов.

К удивлению Глота, Кисель обернулся ещё до темна. И не один заявился, а с тремя десятками ражих смердов, которые сноровисто взялись за дело по вечернему холодку. Старшим был разноглазый молодец, которому по статям в самый раз ходить в мечниках. И в работе удал - по всему видно, что не первую ладью переносит на плечах.

- Тут озерцо далее, - сказал разноглазый. - Ты, боярин, тем озерцом пройдёшь часть пути, а мы тебя там встретим.

В это озерцо ладья скользнула удачно, но Глот решил не спешить и сделать передых до утра. Далее трудов непочатый край, а гребцы уже изрядно повыдохлось.

- Иди ко мне на службу, - предложил боярин разноглазому.- Мои мечники, сам видишь, справны.

- Нет, боярин, мы при деле и с трудов своих хорошо кормимся.

Если судить по той плате, что содрали с Глота, то искать лучшей доли этому молодцу действительно смысла нет.

- Где-то я тебя видел, - почесал затылок Кисель. - А где, припомнить не могу.