Онлайн книга «Горм, сын Хёрдакнута»
|
– Тогда нос отрезать! И уши! Тупым ножом! Горм невольно передернулся. – Что-то такое уже Сигвальд Эйнарссон сделал с одной из двух пастушьих дочерей. Скажут, ты ничего нового придумать не смог, – остерег Гудбранд. – Какого свирепого и уродливого вида дикари! – сменив предмет, восхитился Йормунрек. – Эти плоские лица, бугры, и раскраска у них от природы? – Нет, бугры и узоры они медленно и мучительно наносят особыми приспособлениями, – объяснил ярл. – На это месяцы уходят. – Мучительно? – переспросил Йормунрек. – Полую костяную иглу, смоченную в едкой и вонючей смеси, сотни раз протаскивают под кожей, – попытался вспомнить рассказ Саппивока Горм. – Даже сильные воины кричат от боли. Они наносят эти узоры, чтобы доказать свое мужество и отпугнуть своим видом злых духов. – А что это за зверь? Какая у него толстая и глупая морда! Саппивок явно хотел вступиться за Длинного Хвоста, но пока шаман искал слова, старший Хёрдакнутссон ответил за него: – Это выдра, приручена наподобие собаки, только не для охоты, а для рыбалки. – А что за костяная палка? – конунг указал на дудку, с коей был неразлучен Неррет. – Дудка из моржового уда. – Они в моржовый уд дуют? И вот эти дикари и сожрали два кнорра полудохлых энгульсейцев? Пока Саппивок соображал, в чем его обвинили, Горм опять ответил: – Кнорры они как раз не ели… – Не ели! – возмущенно подтвердили, не совсем понимая, что, шаман и его ученик. – Так их тоже можно приручить и выучить немного говорить? – удивился конунг. – С некоторым усилием, – быстро ответил Горм, за спиной отчаянно подавая рукой знаки Саппивоку. Лицо конунга озарила улыбка: – Я придумал! Отдам ее твоим дикарям, они ее одновременно замучают и изуродуют! Пусть сделают ей такие штуки под кожей, как у них в обычае, да побольнее, а ты проследи! Через три месяца, чтоб показали работу, и чтоб всяк, кто увидел, ахнул, и всю жизнь потом вспоминал! Ярл старался сохранять безучастное выражение лица, но, судя по всему, не преуспел, потому что Йормунрек обрадовался еще больше: – Не нравится? Сделаешь, как скажу! Ты клятву дал, мне служить! «Кабы не то слово,» – подумал Горм, – «я б тебе, злыдню мозгостылому, сейчас голыми руками шею свернул.» Конечно, с осуществлением этого намерения могли выйти затруднения – начиная с охранников и кончая тем, что Йормунрек был не слабее, чем старший Хёрдакнутссон, на вершок выше, и с руками тоже на вершок подлиннее, но, не будь слово дано, осознание всего этого все равно не удержало бы ярла от попытки. Как назло, ворон Фьольнира укорил: – Крепкие были попраны клятвы, тот договор, что досель соблюдался. [159] Чрезвычайно довольный собой, братоубийца удалился за перегородку. Цепь снова звякнула, и конунг показался вновь, по полу волоча за собой тоненькую темноволосую деву в легкомысленной позолоченной (или вообще золотой) обувке, известной в Этлавагре под названием «сандалии,» и в разодранном в паре мест хитоне из драгоценного полупрозрачного шелка, перепоясанном кушаком с уже точно золотым шитьем. Одно из ее перекрученных цепью запястий распухло и побагровело, свидетельствуя о возможном переломе. В этом случае, несчастной должно было быть отчаянно больно, когда Йормунрек тащил ее, но она мрачно молчала. Дернув за цепь вверх, конунг поставил пленницу на ноги. Дева тряхнула кудрями и одарила конунга, ярла, и прочих присутствовавших полным презрения взглядом больших зеленых глаз. Каким-то образом, несмотря на разницу в росте существенно не в ее пользу, она ухитрилась смотреть на Горма сверху вниз. – Так кто… – ярл осекся. Он уже видел это лицо, изображенное на серебре, но художник, хоть и отменно постарался, не смог передать всей его красоты. Это было очевидно даже в присутствии сложной смеси боли, гнева, и пренебрежения, не особенно подобавшей тонким, чеканным чертам девы. – Тира Осфосдоттир, – Йормунрек только что не лопался от самодовольства. – Твоя пленница, держи! Он кинул конец цепи Горму. – Так выходит, горожане… – Да, как-то ей удалось спастись. – А как ты… Конунг, не в силах дольше бороться с натиском тараканов, заржал: – Мне ее выдал ее же предводитель войска – решил, чем отправляться вместе с хозяйкой в изгнание или собирать новое войско и поднимать восстание, ему лучше будет, если я его поставлю ярлом в Этлавагре! – А ты… – А когда мне предатели были нужны? Вот его-то я сейчас на дыбе и запытаю! Верная трупорешина! Все, забирай своих дикарей и эту камышовую кошку! Торлейв, пошли стражу за Леонтоде! Нет, ну это просто праздник какой-то… Глава 67
Серое небо и серые утесы отражались в сером море. На воду, на крыши хором и ухожей, на остовы недостроенных кораблей, и на серую землю падала смесь мелкого мокрого снега с холодным дождем, известная под более коротким именем дряпни. Дневной свет, даже через большое – три пяди на две – остекленное окно, был ненамного сильнее огня висевшего на цепи под потолком трехфитильного светильника. Из гридни под крутой гонтовой крышей, на которую с шелестом сыпалась дряпня, Ушкуй бросил взгляд на гавань, где с полдюжины конопатчиков радели о швах в брюхе Пря́мого, кренгуемого на пологом песчаном берегу вместе с несколькими стругами и одной бодричской ладьей. – Напиши мне семь, два, и девять, – сказал он Букану, на корточках склонившемуся с писалом над куском бересты. Высунув от старания язык, тот принялся водить по бересте. – Вот! – И что вышло? На бересте, в окружении трех знаков, скакал палочный всадник на палочном коне, копьем поражавший палочного неприятеля. Всадник был обозначен как «Быкан,» а враг как «Емурнек.» – Неплохо, только это не семь, а шесть. Смотри, как проверить. Посчитай, сколько углов. Ты нарисовал четырехугольник и разделил пополам. Считай углы. – Шесть? – Верно, а семь будет вот как, – на другом куске бересты, Ушкуй начертил четырехугольник и добавил к нему треугольник. – Напиши мне теперь четыре и одиннадцать. Букан нарисовал четырехугольник, потом – еще один, разделил его пополам продольной чертой, и прилепил сбоку треугольник: – Вот! А дюжина будет так? Мальчонка нарисовал третий четырехугольник побольше и разделил его крест-накрест на четыре треугольника. Его отец улыбнулся. – Верно, а этого я тебе даже не показывал. Ну, раз ты сам дошел до дюжины, надо открыть тебе тайну. |