Книга Воевода ертаула. Полк конной разведки, страница 40 – Юрий Корчевский

Я тоже направился было к выходу.

– Постой! – на мое плечо легла рука князя. – Воевода ты еще молодой, но после сечи должен был гонца послать с донесением. Прощупывают татары обстановку, ищут слабое место, где ударить сподручнее. Понял?

Я кивнул.

– А вообще – молодец, побратим. Всенепременно сам государю доложу. Когда вернемся в Москву – зайди в Разрядный приказ, отпиши, у кого из бояр какие потери. Имена храбрых для благоволения государя и наград представь. И малодушных в воеводской отписке покажи – для общественного стыда и немилости. Бояре-то все целы?

– Все.

– Ну, желаю удачи. Экий ты, братец, орел!

Я вскочил на коня и, едва отъехали от шатра, поблагодарил Федьку.

– Это ты здорово с бунчуком удумал, а то и не поверили бы.

– Боярин! Это ты первым делом должен был сделать – прости уж за напоминание.

– Вернемся – награжу.

– Живыми бы домой возвратиться!

– Вернемся! Из нашего десятка все целы, никто даже не ранен.

– Дай-то бог!

Мы вернулись в свой полк. Дозорные доложили, что видели вдалеке разъезды татарские, но никто близко подъехать не рискнул.

– Ну и славно, – подытожил я.

И в самом деле, чего им сюда соваться? Получили по морде, умылись кровавыми соплями – пусть в другом месте попробуют. А там другие полки стоят – свежие, не побывавшие в бою. К тому же сомнительно, что они будут прорываться здесь – лощина трупами людскими и конскими завалена, ни пройти ни проехать. Да и зрелище сие не добавит татарам уверенности в победе.

Дозоры сменяли друг друга, и день прошел спокойно.

Вечером мы посидели у костра, не спеша похлебали каши с мясом и салом, попили сыта.

Ко мне подошел Василий.

– Поговорить хочу, отец.

Мы отошли в сторонку, присели на обрубки бревен.

– Слушаю тебя, сын.

– Вот скажи мне, все понять силюсь – как ты додумался до проволочных заграждений?

Что я ему мог ответить? В фильмах видел? В прошлой жизни?

– Всю ночь думал, как силами малыми крымчаков сдержать да русской крови поменьше пролить, вот и пришло в голову. Не иначе – Господь надоумил. В воинском деле не все сила решает. Иногда и хитрость нужна, и удача – как же без нее?

Василий помялся.

– Еще хочу спросить – не обидишься?

– Как же мне на сына обижаться? В бою не осрамил фамилию, честь боярскую не уронил – спрашивай.

– Вот когда ты к нам, к десятку через сечу пробивался, видел я краем глаза, что ты огонь с руки метал. Горели ведь те татары, живьем горели, вместе с лошадьми. Это что, тоже хитрость?

Опа-на! Заметили в десятке все же! А может быть, и ратники из других десятков – тоже? Разговоров пока на эту тему я не слышал – в бою каждый был занят своим делом, и не до того было, чтобы на занятные вещи зенки таращить.

– А нету хитрости, Василий. Сам не ведаю, как это получилось. Зол на татар был очень, да видно – Господь был на нашей стороне, помог.

За тебя волновался, быстрее пробиться хотел, вот с руки огонь и сорвался.

– За мной весь десяток присматривал, как за маленьким, – обиженно сказал Василий.

– А как ты хотел? Чтобы я тебя, неопытного, к татарам в пасть одного бросил? Нет! Когда я был молодым и неопытным, за мной тоже присматривали, опекали. То ведь не трусость – все боятся, даже не одну сечу пройдя. Наберешься опыта – поймешь. Это твой первый бой был, и для меня, как для отца, главное, что ты не струсил и жив остался.

– Я уж подумал, что ты во мне сомневаешься. Прости за глупые мысли, отец.

– Ничего, повоюешь немного, хлебнешь лиха по самое горло – на многое по-другому смотреть станешь. Еще придет твое время; сначала десяток водить будешь, а потом и воеводой в полку, а то и повыше бери. Ты сейчас учиться должен ратному делу – ну, вроде как подмастерье, потому новиком и называешься.

Мы вернулись к костру. Десяток уже спал, улеглись и мы.

А проснулись все одновременно – хлынул дождь, перешедший в ливень. Вымокли все мгновенно.

Вскоре ливень прекратился, и всходившее солнце осветило паривший от влаги луг и наше промокшее насквозь воинство. Малюсенькая речушка от избытка воды вздулась, мутный поток нес щепки, мусор, и переходить ее вброд сейчас было рискованно. Ноги разъезжались по мокрой траве, под сапогами чавкала грязь. По такой погоде татары точно не нападут – хоть это радовало. Однако дозоры я все равно выставил – не ровен час, татары наскочат.

Надо было обсушиться и покушать. С трудом удалось развести костры – дерево намокло и больше дымило, чем горело. Ратники сушили тряпками оружие и кольчуги, протирали их салом. В тепле и сырости ржавчина появлялась на глазах.

После полудня солнце грело по-летнему, и грязь стала подсыхать. Приехал – не прискакал, а именно приехал – дозорный. Конь его был забрызган грязью по брюхо, и сам дозорный был в грязи и пятнах крови. Он свалил на землю пленного татарина, что лежал у него до этого поперек седла лошади. Татарин застонал и заругался сквозь зубы.

– Где взяли?

– За холмами, верстах в трех отсюда. Двое их было. От своих отбились или заблудились – мы так и не поняли. Одного лучник наш снял, а этот дрался как бешеный, Гришку Косого в руку ранил. У, собака!

Ратник пнул пленного сапогом.

Я поднялся, подошел к крымчаку.

– Кто такой?

В ответ татарин лишь сплюнул.

– Говорить, значит, не будешь?

Молчание.

– Может, языка не знаешь? Эй, кто знает татарский?

Подошел старый седой воин.

– Я понимаю, в плену у них два года провел.

– Спроси его – сколько их и куда направляются?

Воин заговорил по-татарски. Пленник сморщился, как будто лимон раскусил, заругался. Ругань была понятна и без перевода.

Убить его или отправить в стан князя? Отправлю-ка я его к Трубецкому. Там есть мастера, быстро язык развяжут. А не будет надобен – и там повесить могут.

Я отрядил троих всадников и отправил их с пленным под Коломну, написав сопроводительную грамотку. Я уже понял – надо о себе периодически напоминать, не надоедая без особой надобности. Начальство всегда любит победы. Когда ты одержал победу – это его заслуга, победа одержана под его руководством. Если же ты потерпел поражение – это твое личное поражение. Не зря еще древние говорили: «У победы сто отцов, а поражение – всегда сирота».

Когда я отправлял пленного, старшему ратнику наказал:

– Отдашь пленного и поговори с воинами, послушай – как дела, где татары? А то сидим тут, не зная обстановки.