Книга Наша союзница - ночь, страница 57 – Анна Старинова

В Валенсию я приехала накануне дня провозглашения республики.

Временная столица находилась под угрозой очередного, возможно, сильного налета вражеской авиации. Но утром город ярко украсили флаги, транспаранты, красные знамена, плакаты, цветы. Среди них как-то потерялись черно-красные знамена анархистов.

Цветов было больше, чем в обычные дни. Они выращивались не только для украшения Валенсии и Мадрида, но и для экспорта за границу. Блокада интервентов лишила сотни людей заработка.

Вечером в театре Алькасар состоялось торжественное собрание, на которое пригласили много советских людей, пошла и я вместе с товарищами.

Мы отправились пораньше, чтобы до начала собрания повидаться с друзьями.

Несмотря на угрозу налета, перед театром бурлила большая толпа. Мы встретили своих, поговорили, а когда решили идти, оказалось, что театр уже переполнен, и остается лишь слушать на улице у репродуктора.

Но тут пронеслось по толпе: «Нуэстрос амигос русос! Лос камарадас советикос!», – и к нам подошел испанец с красной повязкой и повел нас в театр.

Огромный зал гудел. Больше половины присутствующих были с винтовками и пистолетами. Входили все новые и новые люди. Они занимали ступеньки, проходы, подоконники.

Как это, по рассказам, напоминало дни первых празднований Великого Октября в больших городах Советского Союза!

Но вот гул стал затихать, прекратилось движение, и раздались бурные аплодисменты. На сцену шли члены президиума.

Присутствующие шумно реагировали на слова ораторов, выражавших мысли народа: громко аплодировали, когда речь шла о победах республиканцах, возмущенно кричали, когда говорили о подлых действиях предателей, о коварстве и зверствах фашистов.

Я переводила слова ораторов своим товарищам.

Когда один из выступавших сообщил, что на торжественном собрании присутствуют русские, перевести его слова мне уже не удалось. Раздались дружные аплодисменты, все встали, громко скандируя: «Вива Руссия! Вива нуэстрос амигос советикос!» Так испанцы в зале театра выразили свое отношение к нашей Советской Родине, к нашему народу. Собрание было недолгим.

Когда мы вышли из театра, нас снова приветствовали, обнимали, дарили цветы. Внезапно испанец-капитан с большим пистолетом на поясе бросился к одному из советских товарищей. Они обнялись, словно два брата, встретившихся после долгой разлуки.

– Этот капитан спас жизнь советскому танкисту! – сказал стоявший рядом наш товарищ, и я увидела слезы на его глазах.

В Валенсии врачи отнеслись ко мне весьма внимательно. Надавали всяких лекарств, назначили на рентген. Посмотрев снимок, терапевт сказал:

– Придется серьезно лечиться – и чем скорее, тем лучше.

Но пилюли и микстура все же мне помогли, возможно, и то, что я отдыхала в Валенсийской партизанской школе, организованной ЦК компартии Испании после нашей встречи с Хосе Диасом. Здесь оставались еще двое первых учеников Рудольфо, ставших уже инструкторами. Они готовили молодых партизан-диверсантов и занимались изготовлением нужной им техники.

– Не спешите уезжать, Луиза! Армия наша растет, в тылу тоже наведем порядок и тогда побьем фашистскую гадость, и поедете домой с победой, – говорил Педро, один из шести первых наших «старичков»

– Отдыхайте, поправляйтесь, дорога дальняя, куда вы с таким здоровьем поедете! – поддерживала повариха, уже пожилая женщина. Она убежала из занятого мятежниками Толедо.

– А мы никуда ее и не пустим, вылечим, – заявил начальник Валенсийской школы лейтенант Гарсия, присланный Доминго после Хаенской подготовки и знавший меня еще по этому городу.

Я не знала, что делать, и колебалась: ехать или оставаться?

Дома ждали малолетняя дочь, родные. Как ни хорошо было в Испании, как она ни была красива, но хотелось на Родину, которая казалась еще краше.

– Нечего и думать. Поработала. Хватит. Надо и полечиться, – прямо сказала моя подруга Нора Чегодаева. За полгода пребывания в Испании она побывала почти на всех фронтах и так втянулась, словно всю жизнь была военной.

Несмотря на тяжелую, подчас очень опасную работу, она выглядела бодрой и жизнерадостной, молодой и красивой.

– Я вот не уехал своевременно, – вставил ее советник Н.Н. Воронов, – когда мне на смену приехал полковник, его убили на фронте, под Андухаром, пришлось остаться на вторую смену, а устал я изрядно. Поезжайте, Луиза, а приедете в Советский Союз, поцелуйте за меня первого попавшегося милиционера, так я соскучился по Родине. Обязательно поцелуйте, – сказал мне Воронов.

Хотя это была шутка, но тоска по родной земле давала о себе знать. Как ни прекрасна Испания, как ни привыкла я к партизанам, Доминго, наша комната в общежитии на Гоголевском бульваре казалась мне милее уютного домика на окраине Валенсии.

Неожиданно меня вызвали туда, где решался вопрос отправки советских людей из Испании на Родину.

– Вы, Анна Корниловна, – назвал меня впервые по имени и отчеству товарищ, к которому меня направили для беседы, – плавали когда-нибудь по морю?

– Приходилось, по Белому – из Мезени в Архангельск и обратно. Качку переносила, но не люблю плавать по морю, – ответила я.

– Сильно укачивает?

– Нет!

– Очень хорошо. Если выдержали в Белом, то на Средиземном будете себя чувствовать прекрасно и… выполните важное задание.

– Какое?

– Задание ответственное!

Он испытующе посмотрел на меня и сказал:

– Боевое задание. Вы будете в качестве переводчицы помогать товарищу Серебрянникову довести судно до места назначения, а если на него будет произведено нападение и фашисты попытаются его обыскать, вы не должны допустить, чтобы враг захватил чемодан с важными документами. А сейчас идите к фотографу.

На следующий день мне показали мой паспорт.

Меня превратили в болгарку. Видя мое недоумение, начальник сказал:

– Теперь, гражданка… – он назвал мою новую фамилию, имя и отчество, – прошу вас выучить вот эту биографию, – и он передал мне три листа машинописи.

Два дня учила свою новую «липовую» биографию. На третий день меня экзаменовали.

– Видимо, вы давно не были в Болгарии, что так плохо знаете свою родину?

– Никогда не была!

– Как никогда, а где же вы родились?

– В Болгарии…

– Следовательно, вы там были?

– Но я ничего не помню, еще ребенком меня вывезли в Советский Союз.

Мне задавали еще много вопросов и после беседы сказали:

– Если вас будут спрашивать во сне, то и тогда вы не должны забывать, что родились в Болгарии, но еще ребенком родители привезли вас в СССР, поэтому языка болгарского не знаете.