Книга Ведьмина неделя, страница 48 – Диана Уинн Джонс

— И еще как! — с вызовом ответила Нэн. — Между прочим, в первый раз за все время в этой свинской школе!

Крестоманси посмотрел на нее почти встревоженно.

— Вам нравится быть ведьмой?

Нэн яростно закивала.

— И вам нравится сочинять предметы, описывая их словами, — все эти тиски и тому подобное?

Нэн снова кивнула.

— А что вам нравится больше всего? — тихо спросил Крестоманси.

— Быть ведьмой! — объявила Нэн. — Я от этого… ну, чувствую себя очень уверенно!

— Расскажите, что вы уже успели сочинить в качестве ведьмы, — велел Крестоманси.

— Ну, я… — Нэн посмотрела в лицо Крестоманси, освещенное с одной стороны лампой, а с другой — синеватыми искрами, и поразилась, обнаружив, как мало она успела наколдовать. Все, по правде говоря, сводилось к тому, что она полетала на метле и сделала себе с Эстель какие-то нелепые одежки и странноватые жестянки с прорезями. — У меня не было времени, — пролепетала она.

— Однако у Чарлза Моргана времени было примерно столько же, а, судя по тому, что мне о нем рассказывали, он проявил незаурядную изобретательность, — заметил Крестоманси. — Не кажется ли вам, что теперь, когда вы успели побывать ведьмой и обрели уверенность в себе, вы могли бы предпочесть дар обращения со словом даже способности колдовать?

Нэн немного подумала.

— Да, наверное, — кивнула она с удивлением. — Если бы только нас не заставляли писать эти придурочные дневники…

— Хорошо, — ответил Крестоманси. — Думаю, что могу предложить вам великолепную возможность попрактиковаться в словесном повествовании, не имеющем отношения к дневникам. Я уже говорил вам, что для совмещения этого мира с другим, к которому он на самом деле принадлежит, потребуется много магической силы. Когда я пойму, как именно это сделать, мне понадобится помощь каждого, чтобы обуздать всю ту магию, которая наличествует в мире, и таким образом объединить миры. Могу ли я рассчитывать, что вы, когда придет время, сумеете это объяснить?

Нэн кивнула. Она была очень польщена, но вместе с тем чувствовала громадную ответственность, что тоже было несказанно приятно.

Не успела Нэн сполна насладиться новыми ощущениями, как Крестоманси добавил:

— То, что вы предпочитаете дар обращения со словами, весьма удачно. Боюсь, после грядущих перемен вы перестанете быть ведьмой. — Нэн уставилась на него. Он не шутил. — Да, я знаю, что вы ведете свой род от архиведьмы, — продолжал Крестоманси, — но ведь таланты далеко не всегда наследуются в неизменном виде. Мне представляется, что ваш дар в основном и состоит в создании сущностей путем их описания. И позвольте посоветовать по возможности придерживаться именно этой линии. А теперь назовите любого исторического персонажа.

От перемены темы Нэн вздрогнула и заморгала.

— Э-э… Христофор Колумб, — понуро выдохнула она.

Крестоманси извлек крошечную золотую записную книжечку и отстегнул золотой карандашик.

— Не сочтите за труд объяснить мне, кто это, — попросил он немного беспомощно.

«Все-таки поразительно, каких простых вещей Крестоманси иногда не знает», — подумала Нэн. Она вежливо, как могла, рассказала ему все, что знала о Христофоре Колумбе, а Крестоманси старательно записал это в золотую книжечку.

— Восхитительно, — то и дело бормотал он при этом. — Живо и образно.

В результате, когда Нэн вышла из кабинета, она была наполовину в полном восторге, потому что Крестоманси считал ее способной к словесным описаниям, а наполовину в черной меланхолии, потому что скоро придется перестать быть ведьмой. Приятель Дэна Смита Ланс Осгуд, стоявший в очереди следующим, пытливо вгляделся Нэн в лицо, но никаких выводов сделать не смог.

Ланс пробыл в кабинете совсем недолго. Тереза Муллетт — тоже. Эстель к тому времени успела только подняться на площадку: она стояла в самом конце очереди. Когда Тереза вышла, Эстель вытянула шею и внимательно посмотрела на Терезу из-за угла, но никаких признаков влюбленности не обнаружила. Вид у Терезы был озадаченный и надутый. Всякому стало понятно, что инквизитор обошелся с нею без должной почтительности. Делия как раз шепталась об этом с Хизер, когда в кабинет отправился Чарлз.

К этому времени Чарлз уже ничуточки не боялся. Он убедился, что Крестоманси обходится со всеми так, как они того заслуживают. Оглядев затянутый черным кабинет, он усмехнулся и пальцем прижал очки к переносице, чтобы разглядеть развешенные по стенам орудия.

Крестоманси едва виднелся темным силуэтом за яркой лампой и искрящими проводами.

— Нравится? — спросил он.

— Неплохо, — одобрил Чарлз. — А Брайан где?

— Тут я, — послышался голос Брайана. Две пары наручников на стене дернулись и зазвенели. — Долго еще? Я уже устал до полного околдунения, а дошли только до «М»!

— Зачем он вам? — поинтересовался Чарлз у Крестоманси. Он по-прежнему прижимал очки к переносице, чтобы наградить Брайана первосортным двуствольным взглядом.

— На то есть свои причины, — спокойно ответил Крестоманси.

От этого спокойствия у Чарлза по спине поползло что-то ледяное и, видимо, смертоносное.

— Мне бы хотелось обсудить с вами, — продолжал Крестоманси так же спокойно, — заклятие «Саймон говорит».

Холод со спины Чарлза распространился по всему телу, обосновавшись наконец в животе. Он понял, что разговор вовсе не ограничится шутками, как он надеялся.

— А что? — буркнул он.

— Никак не могу понять, — начал Крестоманси мягко, словно бы недоуменно, и еще более убийственно-спокойным тоном, — почему же вы позабыли упомянуть об этом заклятии. Как так вышло, что оно ускользнуло у вас из памяти?

Это было как оказаться в бочке со льдом. Чарлз попытался растопить лед бравадой.

— А чего говорить-то? Это ведь всего-навсего заклятие, Саймон его заслужил! А Нирупам сразу его и расколдовал!

— Ах, ну, раз так, прошу меня извинить, — ответил Крестоманси.

Подобный сарказм вынести трудно, особенно если знаешь, что все это слышит кто-то вроде Брайана. Чарлз перезарядил орудия и снова дал залп из двух стволов. Однако смотреть на Крестоманси, укрывшегося за лампой, было трудно, поэтому взгляд снова достался Брайану. Точнее, наручникам на стене, там, где, скорее всего, находился Брайан.

— А что, это важно? — пробурчал Чарлз. Голос у Крестоманси стал еще более недоуменный.

— «Важно»? А как вы думаете, мой юный друг, разве может быть неважным заклятие, способное уничтожить целый мир? Разумеется, вам виднее, но, по моим представлениям, Саймон был вполне способен сказать какую-нибудь отменную глупость, ну, например, «Дважды два — пять». Раз — и вся математика катится в тартарары. А поскольку сосчитать можно что угодно, то в тартарары катится решительно все: солнце, земля, живые клетки — словом, все. Вероятно, вы выше подобных мелочей, но меня они, знаете ли, заботят.