Онлайн книга «Дело в стиле винтаж»
|
Люси рассмеялась: — Не уверена — но я скажу вам, чему приписываю это. — Она понизила голос: — В начале октября мой муж пошел в ваш магазин. Хотел купить что-нибудь и подбодрить меня и увидел очаровательное белье — прекрасные комбинации и боди сороковых годов. — Я помню, как он покупал их, — кивнула я. — Но не знала, кто он. Значит, все это предназначалось вам? — И вскоре после этого… — Люси похлопала себя по животу и рассмеялась. — Ну… — сказала я. — Это… удивительно. Значит, белье тетушки Лидии наверстало упущенное. Кэти должна была надеть платье «Мадам Грес», которое я купила на аукционе «Кристи», когда будут представлять тридцатые годы; Анни с ее худенькой мальчиковой фигурой покажет одежду двадцатых и шестидесятых. Четыре мои постоянные покупательницы облачатся в наряды сороковых и восьмидесятых. Джоан помогала за кулисами с переодеванием и аксессуарами и развешивала одежду на вешалки. После репетиции Анни и мама достали бокалы, чтобы мы могли выпить. Когда они открывали коробки, я услышала, как Анни рассказывает маме о своей пьесе под условным названием «Синее пальто», которую она почти закончила. — Надеюсь, у нее счастливый конец, — озаботилась мама. — Не волнуйтесь, — успокоила Анни. — Счастливый. Я собираюсь показать ее в Центре воспоминаний в мае. — Звучит потрясающе, — одобрила мама. — Возможно, после этого вы представите ее на площадке побольше. Анни открыла ящик с вином. — Конечно, я попытаюсь сделать это. Хочу пригласить на нее менеджеров и агентов. На днях в магазин снова заглянула Хлоэ Севиньи и обещала обязательно прийти, если будет в Лондоне. Мы с Дэном начали расставлять сиденья по обе стороны двадцатипятифутового подиума — двести красных, обитых бархатом стульев. Затем, радуясь тому, что все готово, я переоделась в красновато-синий костюм миссис Белл, который словно был сшит специально для меня. Надев его, я почувствовала слабый аромат «Ma гриф». В половине седьмого двери отворились, а спустя час все места оказались заняты. Наступила тишина, Дэн приглушил свет и кивнул мне. Я вышла на сцену и взяла микрофон, нервно глядя на море обращенных ко мне лиц. — Я Фиби Свифт, — начала я. — Хочу поприветствовать вас и поблагодарить за то, что вы пришли. Мы собираемся порадовать себя, посмотреть на прекрасную старую одежду и собрать деньги ради очень достойной цели. Я также хочу сказать… — Мои пальцы сжали микрофон. — Это событие посвящено памяти моей подруги Эммы Китс. Заиграла музыка, Дэн включил освещение, и на подиум вышла первая модель… Этого дня я так долго боялась. И вот он настал. «Ни одна годовщина не была столь тяжела», — думала я, направляясь в машине к Гринвичскому кладбищу. Проходя по гравийной дорожке мимо недавних захоронений и старых могил с полустершимися именами, я увидела Дафну и Дерека. Рядом с ними стояли дядя и тетя Эммы и двое ее кузенов, а также друг Эммы, фотограф Чарли, он тихо разговаривал со своей ассистенткой Шьян, сжимавшей в руке носовой платок. И наконец, здесь был отец Бернард, который в свое время руководил похоронами Эммы. Я не ходила на кладбище с тех самых пор — просто не могла, и потому увидела камень на могиле Эммы впервые. Я испытала шок — это было ужасно, значительно и неисправимо. Эмма Мандиса Китс, 1974–2008 Любимой дочери, которая навсегда останется в наших сердцах У подножия могилы виднелись нежные головки подснежников, а сквозь холодную землю пробивались фиолетовые крокусы. Я купила букет тюльпанов, нарциссов и колокольчиков и, положив его на черный гранит, вспомнила о шляпной коробке миссис Белл. Я выпрямилась, и мне в глаза ударило раннее весеннее солнце. Отец Бернард произнес несколько слов благодарности пришедшим, а затем передал слово Дереку. Дерек сказал, что они с Дафной назвали Эмму Мандисой, поскольку на языке коса это означает «добрая», а она была добрым человеком; он вспоминал о своей коллекции шляп — Эмма еще в детстве была очарована ею и в результате стала модисткой. Дафна говорила, как талантлива была Эмма, как скромна и как им ее не хватает. Шьян сдерживала рыдания, и Чарли обнял ее. Затем отец Бернард прочитал молитву, благословил всех, и на этом дело закончилось. Когда мы шли по дорожке обратно, я жалела, что годовщина пришлась на воскресенье, — иначе можно было бы отвлечься на работу. Мы дошли до кладбищенских ворот, и Дафна с Дереком пригласили всех к себе домой. Я не была у них несколько лет. В гостиной я поговорила с Шьян и Чарли, затем с дядей и тетей Эммы; потом, извинившись, прошла через кухню, подсобку, вышла в сад и остановилась у платана. «Я тебя действительно одурачила, верно?» — Да, действительно, — пробормотала я. «Ты думала, я умерла!» — Нет. Я думала, ты спишь… Я подняла глаза и увидела в кухонном окне Дафну. Она подняла руку, помахала мне и направилась в мою сторону. Я заметила, как сильно она поседела. — Фиби, — мягко проговорила она. И взяла мою руку. — Надеюсь, у тебя все хорошо. — Да… хорошо, спасибо, Дафна. Я… ну, все время занята. — Это правильно. Твой магазин пользуется большой популярностью, и я читала в местной газете, что устроенный тобой показ мод стал выдающимся событием. — Да. Мы собрали больше трех тысяч фунтов — этого достаточно, чтобы купить тысячу двести сеток от комаров, и потому… ну… — Я пожала плечами. — Это неплохо, верно? — Да. Мы гордимся тобой, Фиби, — кивнула Дафна. — И Эмма тоже гордилась бы. Но я хочу сказать тебе, что мы с Дереком недавно разбирали ее вещи. Все внутри у меня сжалось. — Тогда вы, должно быть, нашли ее дневник, — заметила я, желая поскорее пережить этот ужасный момент. — Да, я нашла его и знала, что должна сжечь не открывая, но не смогла лишить себя частички Эммы. И боюсь, я его прочитала. — Я смотрела на Дафну, пытаясь обнаружить на ее лице следы возмущения, которое она должна непременно испытывать. — Меня очень опечалило, что Эмма была так несчастна в последние месяцы своей жизни. — Она была несчастна, — тихо согласилась я. — И как вы теперь знаете, по моей вине. Я влюбилась в человека, который нравился Эмме, и ее очень огорчало это, и я чувствую себя ужасно, поскольку заставила ее страдать. Я вовсе не хотела этого. — Покаявшись, я стала ждать суда Дафны. — Фиби, — сказала она, — в своем дневнике Эмма не гневается на тебя, а, наоборот, пишет, что ты не сделала ничего плохого — хотя от этого ей было только хуже — и она не могла винить тебя. Она сердилась исключительно на себя, поскольку не сумела отнестись к этой ситуации более… по-взрослому. Она не справилась со своими негативными эмоциями, но считала, что со временем переживет их. Этого времени у нее не оказалось. Я сунула руки в карманы. |