Онлайн книга «Рокировка»
|
Иосиф Виссарионович молчал, мешая чай ложечкой. Ситуация складывалась – глупее не придумаешь: Сталин не понимал, о чём можно разговаривать с таким странным мальчишкой, который совсем не напоминал ребёнка, а Белов, который в жизни никогда не встречался с первыми лицами государства, не представлял, о чём можно вести беседу с самим Сталиным. – Ты кто? – внезапно спросил вождь, вперив в Белова тяжелый, давящий взгляд. – Говори. И правду говори: мне врать нельзя. – Все равно не поверите, – ответил Саша и отвел глаза. – Я бы не поверил. – Говори, я попробую поверить. – Александр, только не Белов, а Ладыгин. Шестьдесят восемь лет, полковник в отставке, подразделение специального назначения внешней разведки. Погиб в две тысячи тридцать четвертом году. И вот… – Он развел руками и повторил: – Вот… Сталин молчал. Очень долго молчал. Потом тряхнул головой: – Значит, ты в шестьдесят шестом родился? – Да. Снова долгое молчание. – Когда я умер? На этот раз Белов не отвел взгляд: – В тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Сталин покачал головой, затем принялся обстоятельно набивать трубку, ломая в нее папиросы. Взял со стола спички, закурил, выпустил клуб дыма, потом вдруг спохватился: – Сам курить не хочешь? Белов усмехнулся и покачал головой: – Вообще-то я – курящий… был. Но новый организм портить не хочу. – Правильно… Снова повисло долгое молчание. Белов не знал, что сказать Сталину, Сталин не знал, что спросить у Белова. – Война будет? – Да. С немцами, – предваряя очевидное продолжение, сказал Саша. – Начнется двадцать второго июня сорок первого года. – А когда победим? – быстро спросил Сталин, и Александр восхитился его уверенностью. – В сорок пятом. В мае. Восьмого числа они подпишут капитуляцию, через двадцать четыре часа мы ее признаем. – Долго, – покачал головой Сталин. – Еще бы. Потеряем Киев, Севастополь, Одессу, Минск, Смоленск, – Белов запнулся, пытаясь вспомнить основные города, которые потом освобождали с таким трудом. – Еще Харьков, Ростов, всю Прибалтику. В сорок первом немцев с большим трудом остановили у Москвы, а они в сорок втором снова как поперли! Под Сталинградом только остановили… Ленинград в блокаде с сорок первого, прорвут только в сорок третьем… Двадцать миллионов человек… – Как же это вышло? – после паузы спросил Сталин. – Что было не так? Саша задумался. Потом решительно ответил: – Да, в общем-то, все! Связь, транспорт… Танками пользоваться не умели… Предателей было много… С двигателями авиационными – засада. Для них хороший бензин нужен, высокооктановый, а у нас… В общем, получилось, как получилось. Немцы до нападения на нас – два года воевали, а у нас только пограничные конфликты. Ну и вообще… – Про предателей – поподробнее, – попросил Сталин. – Так ведь, товарищ Сталин, я же – не историк. Генерал Власов, но про него у нас все знали… Был кто-то еще, только уж извините – не помню… Они снова молча смотрели друг на друга. Потом Сашка решился: – Товарищ Сталин, Иосиф Виссарионович, давайте я Гитлера сактирую. Мне это будет несложно: во-первых, я знаю немецкий язык в совершенстве, во-вторых – на меня никто не подумает. Мальчишка, что с него возьмешь? Сталин чуть-чуть улыбнулся и отрицательно покачал головой. Снова повисла пауза. «Что я еще могу ему предложить? Что?! – Калаш? А толку? Пока на другие патроны перейдут – может еще хуже получиться…» И тут вдруг в его голове, будто искра, проскочила ИДЕЯ… – Товарищ Сталин. Можно попросить несколько листов бумаги и карандаш? – Рисовать будете? – усмехнулся Иосиф Виссарионович и, открыв ящик стола, достал небольшую пачку бумаги. Поднялся, обошел стол и положил её перед Сашкой. Потом подхватил со стола металлический стаканчик с карандашами и поставил его рядом с бумагой. – Прошу… «Как же там?..» Естественно, Александр прекрасно помнил, как именно устроена установка для риформинга прямогонного бензина, потому что это как минимум было его специальностью, а в институте имени Губкина учили на совесть. Тонкие линии ложились на бумагу словно сами собой, и чётким «чертёжным» шрифтом он делал поясняющие надписи. Потом собственно формулы, которые, возможно, советским химикам были и не нужны, но для солидности – не помешает. Затем – параметры процесса, которые были, безусловно, неизвестны советским спецам. Да и несоветским – тоже… Затем последовало скрупулезное описание установки каталитического крекинга. Саша поколебался, описывать ли установку пиролиза [34] , и решил оставить ее «на потом». Полиэтилен и полипропилен пока могут подождать… – Что это? – поинтересовался Сталин, когда на стол перед ним легла стопка листов с текстом и чертежами. – Вот это – установка для риформинга прямогонного бензина. Позволяет получить высокооктановый бензин без тетраэтилсвинца. Можно и «сотку» [35] . Он остановился и посмотрел на Сталина, определяя его реакцию. Да и просто: понимает его вождь или нет? Вроде понимает… – Из того же количества бензина мы получим куда больше топлива, причем двигатели не будут освинцовываться. Меньше нагара, больше срок службы. Нефти нужно почти вдвое меньше. Правда, требуется некоторое количество – около трехсот килограммов, платины, но она пока ведь в промышленности не используется. Да и тут она почти не теряется, просто потом потребуется регенерация. Он перевел дух и показал на следующие листы: – А вот это – установка каталитического крекинга темных нефтепродуктов. Можно получать бензин и дизельное топливо из мазута. Выход светлых из нефти повышается для бакинских нефтей в полтора, а из татарских и башкирских – в два с лишним раза! Тут тоже потребуется платина, примерно с полтонны. Но и безвозвратные потери составят не больше пяти-шести килограммов за три года. Можно показать это товарищу Губкину? Он, насколько я знаю, лучший специалист в этой области, – добавил Александр после паузы. Сталин молча смотрел на разложенные пред ним веером листки сероватой писчей бумаги и тискал в руке свою старую трубку. Просто бензин. Просто вдвое больше, чем раньше. Дада шени! Да если это заработает, они золотом выстелят эту трубу. – В два слоя, – произнёс Сталин вслух и поднял трубку телефона. – Товарищ Поскрёбышев? Товарища Губкина ко мне, срочно! – Он сейчас в командировке, товарищ Сталин, – услышал Саша. |