Книга Попугай в медвежьей берлоге, страница 47 – Максим Матковский

Пока я разговаривал с директором, полицейские и Валик прошли в кабинет. Идя по длинному темному коридору, я не удержался и заглянул через маленькое решетчатое окошко в камеру. Внезапно за решетку схватились татуированные, буквально синие от арабской вязи пальцы. Лица заключенного я не видел.

– Я тебя запомнил, – сказал зловещий голос. – Это ты во всем виноват. Я тебя обязательно найду. Не сомневайся.

Ночное приключение перестало меня забавлять, я пробежал по коридору и попал в хорошо освещенный кабинет. Там сидели еще четверо таких же расхристанных, неопрятных и громадных мужланов, как Абу Карим. Они дали мне стул и начали диктовать заявление, которое я якобы пишу от лица Валика. Во столько-то времени я сел в такси и поехал на старый рынок, чтобы купить кальян, с собой у меня имелось восемьсот долларов… и так далее и тому подобное. Внизу листка А4 я поставил свою подпись под словом мутаржим [42] , а Валик – свою под словом мугандис [43] .

– Не спешите! – сказал Абу Карим. – Я вас подвезу.

– Нет, спасибо, – ответил я. – Мы и так отняли у вас много времени.

– Я настаиваю, – сказал Абу Карим и зловеще ухмыльнулся. – Вы же не хотите меня обидеть?

Я вскользь глянул на его кулаки.

– Нет, ни в коем случае!

В машине Валик походил на тряпичную куклу, его голова безвольно болталась туда-сюда. Я же, чтоб не заснуть, открыл окно и подставил башку под холодный пустынный ветер. Неожиданно я осознал, что где-то посеял кулек с провиантом, ну и черт с ним, есть все равно уже не хотелось. Прощайте, яблочки!

Абу Карим остановил машину возле ночной лавки, в которой до этого я ни разу не бывал.

– Ну, так это самое, – сказал Абу Карим. – Надо купить ребятам яиц там, хлеба, творога, сыру, чаю… да?

– Да-да, – спешно согласился я и пошел в магазин, где приобрел для уважаемых господ полицейских два десятка яиц, сирийский сыр с улыбающейся коровкой, масло. Да ладно, я и кулек конфет им купил! Щедрости моей не было предела! Я купил три бутылки лимонада, купил консервированную кукурузу, и четыре банки сардин, и шоколад, и много еще чего я купил ребятам на свои кровные денежки и крикнул Абу Кариму, пьет ли он пиво. Он сказал «нет» и осудительно покачал головой.

Ошибочка вышла.

Он высадил нас у дома, Валик вылез из машины и побрел, я же не спешил вылезать.

– Абу Карим, а можно у вас номер телефона взять? – спросил я.

– Конечно, садики [44] . Звони и обращайся по любому поводу, я всегда рад помочь хорошему парню-переводчику!

Спустя три дня мы начали регулярно встречаться с Абу Каримом возле древних развалин храма богини Иштар, и он сливал мне информацию о крокодилах в городе, платил я ему четыре сотни бенджаминов франклинов за сеанс. А когда пачка господина Фрайдея иссякла, я дождался воскресенья и поехал в Алеппо.

К ночным звонкам невозможно привыкнуть.

Сквозь сон я слышал настырную телефонную трель, звонили на стационарный телефон. Протяжно и нудно, звонок обрывался на несколько секунд, а затем опять возобновлялся. И так продолжалось довольно долго. Наконец, я выбрался из уютного сна про голых женщин в загородном домике где-то под Киевом, сполз с кровати и пошел на кухню брать трубку. Все равно, если я сильно нужен по работе, то за мной приедут и вытянут из квартиры.

Во сне я лежал с двумя женщинами под пуховым одеялом, в камине потрескивали дрова, подле окна стояла наряженная елка с большой блестящей звездой на верхушке. Ах, сны, ах, сны, где ваша сладость?

– Алло, – тихо сказал я.

– Максим, доброй ночи, – сказала супруга директора. – Евгений Дмитриевич умер, сейчас за тобой приедет Муса. Одевайся.

– Как умер? – только и смог выдавить я, но она уже повесила трубку.

Вот так номер выкинул злобный старикан. Менее всего я ожидал, что он умрет. Что еще за фокусы? Разве он не вечен? Да скорее из Евфрата выпрыгнут русалки, чем он умрет!

К своему стыду, хочу заметить, что я не очень-то расстроился. Умер мой сатрап, мой кровавый тиран умер – чего же мне горевать? Буду ли я скучать по издевательствам и воплям фюрера: «Переводи! Переводи! Ты, баран, осел невнимательный, откуда ты вылез?! Где тебя учили так переводить? Тупорылый ишак, будь ты проклят, что у тебя с рожей? Ты обиделся или лепрой заболел? Не кричать?! А как по-другому с тобой разговаривать, ты человеческого языка, мудак прыщавый, не понимаешь! Быстро переведи мне, что здесь написано, иди сюда, ко мне подошел, стой рядом со мной! Вот так, кусок говна, лучше бы я мартышку нанял переводить, она и то больше соображает! Хочешь, я прямо сейчас тебя головой о стену грохну, тогда поумнеешь? Еще раз напортачишь, и вылетишь на хер, это понятно? Дешевле тебя в Евфрате утопить, скотина!»

Да-да, пока я надевал джинсы и рубашку, в моей голове кричал Евгений Дмитриевич, он махал руками перед лицом, брызгал слюной и топал ногами. А теперь его нет. Он умер. Ну и скатертью дорожка!

К дому приехал заспанный Муса, я забрался в минивэн, и мы покатили к коттеджу усопшего. На удивление, Муса ни словом не обмолвился о кончине мучителя. Может, ему не сказали? Может, он и не знает, зачем его подняли среди ночи? И я не стал заговаривать с ним на эту тему. Пусть он все узнает от новоиспеченной вдовы.

Мы подъехали под дом и, не глуша мотора, вышли из машины.

Муса потянулся и сладко зевнул.

Жена директора открыла дверь и пригласила нас внутрь. Она улыбалась, она прямо сияла, ни грамма сна на ее веках я не заметил. Может, для нее смерть мужа тоже стала приятным сюрпризом? Конечно, весь город теперь вздохнет спокойно! Кто же теперь будет горлопанить в администрации и на ГЭС?!

– Проходите, проходите, – сказала жена. – Что вам сделать? Чай? Кофе?

Муса сразу прошел на кухню за вдовой, я попросил кофе и сделал вид, что отлучился в туалет. На самом деле я хотел убедиться, что директор действительно окунулся в холодный суп… или это гнусная шутка? Я ожидал, что он выскочит из-за угла или из шкафа в прихожей и крикнет: ага, обрадовался, мудак! Ты смерти, мудак, моей ждешь?!

Бутылочки с одеколоном директора на зеркальце прихожей навевали грусть. Его стоптанные коричневые туфли смотрелись сиротливо рядом с моими новенькими найками. Где же другие люди? Почему, кроме нас, никто не приехал? Возможно, другие в пути и приедут с минуты на минуту?

Осторожно я прокрался по коридору и заглянул в комнату, на диване покоилось тело моего директора. Лицо его осунулось и было непривычно спокойным, умиротворенным, что ли. Таким спокойным я его никогда не видел. Бледность поднималась от шеи к высокому лбу. Он не корчил злобные гримасы и не улыбался, как отпетый убийца из низкопробных ужастиков. Он тихонько лежал себе и не дышал. Грудная клетка не вздымалась, желтые пальцы переплетены на животе.