Онлайн книга «Калейдоскоп. Расходные материалы»
|
– Старик не играет в кости. И не говорит, где камень. – У меня есть идея. Если она сработает – с вас комиссионные в двадцать процентов от стоимости камня. – Двадцать процентов? Да это грабеж! Не забывайте, кто меня учил коммерции! Дядя никогда не простил бы мне, если бы я согласился на такое! Пять процентов – красная цена любой вашей идее. – Отлично. За пять процентов можете использовать собственные идеи. Меньше, чем за пятнадцать, я не буду даже разговаривать. – Хорошо. Восемь процентов. – Десять. – По рукам. Говорите вашу идею. Генрих оглядывается и шепчет Карлу на ухо: – Гипноз. Я видел, как под гипнозом люди становятся круглыми дураками. – Я видел, как люди становятся круглыми дураками без всякого гипноза. Но я не так глуп, чтобы… В гостиную входит Эдмон Дюран, представительный мужчина шестидесяти лет. Заметив Карла и Генриха, он останавливается, возмущенный: – Шарль! Разве я не сказал, чтобы и ноги этого проходимца здесь не было! – Я уже ухожу, месье Дюран! – Генрих направляется к двери в противоположном конце сцены. – Карл, помните! – Дважды показывает растопыренную пятерню и уходит. – Что имел в виду этот прохвост? – спрашивает Эдмон по-французски. – Уговаривал меня загипнотизировать Старика и узнать, где тот прячет Пуп Земли. – Не выйдет. Я сорок лет с ним работаю – если он не хочет говорить, то скорее умрет, чем скажет. – А умрет он скоро. – Мне казалось, Старик бессмертен, – с неожиданной грустью говорит Эдмон. – Его подкосило бегство Евы, этой маленькой шлюшки! А ведь она могла бы стать вашей хозяйкой, Эдмон! – И вашей тетей, Шарль! – Так что мы должны быть признательны этому русскому офицеру… как его фамилия? – Зябликов. – Язык сломаешь. – Варварская нация. Татары. – Лучше с ними не связываться. Возьмем хотя бы Наполеона… Входит Жорж, дворецкий. В руке у него листок бумаги. – Господа! Только что принесли телеграмму! Мадемуазель Ева приезжает в эту пятницу. Карл и Эдмон одновременно вскрикивают, Карл выхватывает листок из руки Жоржа. Они с Эдмоном читают, неразборчиво бормоча себе под нос. – …Любящая вас. Ева. Эдмон рвет телеграмму и бросает обрывки на пол. – Месье Дюран, что вы делаете? – Вы же не собираетесь говорить об этом Старику, Жорж? – Конечно, я скажу об этом Хозяину, месье Дюран. Как же иначе? – Я запрещаю вам! – При всем уважении, месье Дюран, в этом доме есть только один человек, который может мне что-то запретить. И вы знаете, кто это. Дворецкий поднимает палец, указывая на потолок. – Послушайте, Жорж, – Карл берет дворецкого под руку, – я все объясню. Дядя очень болен. Любая внезапная новость – даже радостная – может убить его. Представьте, вы говорите, что Ева вот-вот будет здесь, и – хлоп! – еще один удар. Может, лучше подождать, пока вертихвостка прибудет, – ну, и тогда устроить дяде сюрприз? Дворецкий колеблется. – А кроме того, мы-то помним, в какой он был ярости, когда Ева сбежала! Запретил упоминать ее имя! Бил посуду! А вдруг он снова рассвирепеет? Вы же не хотите отравить его последние дни… – Наверное, вы правы, месье Карл. Давайте дождемся, пока мадемуазель Ева приедет… – Вот так-то лучше! А пока распорядитесь приготовить моей сестре комнату. Дворецкий уходит. Эдмон достает платок, вытирает вспотевшее лицо. – Спасибо, Шарль. Я бы не смог убедить этого старого осла. Мы должны действовать, у нас мало времени. – Эдмон выходит, и одновременно в дверь, куда минутой раньше ушел дворецкий, вбегает Анна. – Ты слышал? Ева приезжает! – Да, все собираются как мухи на запах смерти. Не хватало еще, чтобы примчалась кузина Элизабет из Лондона! – Но если Ева приезжает – теперь ты отстанешь от меня с этим камнем? – Наоборот! Нам надо спешить! Мне удалось заморочить Жоржу голову, но это ненадолго. А если Старик узнает, что Ева возвращается, – он точно не скажет нам, где камень. – Ну и что? Он скажет Еве! – Ты думаешь, она поделится с нами? – Конечно. Она ведь наша сестра! – Двоюродная сестра. И троюродная племянница. А если бы не сбежала, стала бы нашей тетей! – Я не хочу слышать эти гадости! Мы жили у него в доме пятнадцать лет, он был нам вместо отца, теперь он умирает. А тебя беспокоит только этот проклятый Пуп Земли. Анна, он глубокий старик. Ему почти сто лет! Он не может жить вечно! А нам… у нас вся жизнь впереди. Тринадцать лет! Мне кажется, эти тринадцать лет я вовсе не жил! Он нависал надо мною, словно… скала… словно какой-то ветхозаветный Саваоф… беспрекословное повиновение… «я знаю лучше!»… «делай, как я сказал!»… на дворе XIX век, век свободы, а мы… разве мы знаем, что такое свобода? Ни ты, ни я, ни Ева – никто из нас не мог распоряжаться собственной жизнью. Вот Ева и сбежала, да и ты, развесив уши, слушаешь этого рифмоплета. – Карл, перестань! Я люблю Густава! – Плюнь на него! Зачем тебе этот горе-поэт? Старик умрет – и мы заживем! Ты не представляешь, какая жизнь… какие возможности откроются! – Не говори так! – всхлипнув, Анна выбегает в сад, не в силах закончить. Карл спешит следом за ней. В гостиную входят Генрих и Густав. – Если бы ваша газета напечатала статью о скандальном романе наследницы Барона Джи и молодого поэта… Генрих замечает на полу обрывки телеграммы и, нагнувшись, начинает складывать клочки, как пазл. Густав помогает ему, не прекращая говорить: – …тогда, чтобы спасти честь Анны, я был бы вынужден жениться на ней как честный человек… – Густав, вы – честный человек? – Я никогда не старался быть лучше моих ближних, господин Вайсс! Это просто такое выражение – «жениться как честный человек». Когда говорят, что некто бежит как угорелый, это же не значит, что он угорел! Генрих поднимается, держа в руках обрывки телеграммы. – Простите, дружище, мне нужно срочно на почту. Побегу как угорелый. Боюсь, нашим читателям будет не до романа фройляйн Анны – тут сюжет поинтересней! Возвращается любимая племянница Старика – и если застанет его живым, то я знаю, кто будет самой желанной невестой во всей Европе! Но если ангел смерти опередит ее… и Карл не поторопится… хотя он уже все испробовал… разве что гипноз… Генрих выбегает из гостиной, что-то неразборчиво восклицая. |