Книга Вьетнамская жар-птица, страница 17 – Юлия Монакова

Впрочем, знаменитый одесский юмор можно было услышать не только на Привозе. Гуляя по Дерибасовской, садясь в трамвай, спускаясь по Потёмкинской лестнице к морвокзалу, отец с дочерью продолжали внимать перлам, которые раздавались со всех сторон.

– Передайте на билет кондуктору, пожалуйста!

– Ай, не морочьте мне мозги! Зачем кондуктору билет? Он же едет совершенно бесплатно!

Или разговор двух кумушек, степенно прогуливающихся под ручку по Городскому саду:

– Шо слышно, говорят, Софочку взяли замуж?

– Вы знаете, таки да! Но только между нами – ну шо там вже осталось брать?!

Папа привёл Верочку к Оперному театру – зданию невероятной красоты.

– Здесь, на этой сцене, неоднократно пела твоя бабушка, – сообщил он с гордостью.

Вера, поёжившись, вспомнила, что совсем не занималась вокалом со времени приезда в Одессу, и дала себе слово наверстать упущенное в оставшиеся дни.

Налюбовавшись дивной архитектурой театра, отец с дочерью направились к Потёмкинской лестнице.

– Это уникальное сооружение, – сказал отец, – вот посмотри: если глядеть сверху вниз, лестница не сужается, вопреки законам оптики.

С верхних ступеней открывалась прекрасная панорама Одесского залива, гавани и порта. Громов с Верой спустились к морвокзалу.

– Ну что? Хочешь прокатиться на кораблике? – подмигнув, спросил отец.

Верочка, конечно же, очень хотела, но, непонятно почему, вдруг ответила:

– Надо будет всем вместе сюда прийти и покататься. С Диной и Снеж… с тётей Олей.

Отец виновато заморгал и спохватился:

– Да, ты права… Им, наверное, тоже хотелось бы поразвлечься.

До этого ему не приходило в голову, что жена и старшая дочь могут чувствовать себя в чём-то ущемлёнными. Однако Верочка каким-то невероятно сильным, не детским, но женским чутьём догадалась, что атмосфера накаляется, и что долго терпеть эту идиллию «папа + новая дочка» мачеха не станет.

Они возвращались в санаторий обычно часам к пяти-шести вечера. Громова с Диной в это время как раз уходили с пляжа – клонящееся к закату солнце мачеха уже не находила опасным и позволяла себе и дочери немного поплавать в море. Встречались все члены семьи в номере, скупо обменивались новостями, случившимися за день, переодевались и шли на ужин (фрукты, булочка или пирожок, какая-нибудь курица, стакан кефира и реже – сока).

Оставшееся до сна время можно было скоротать в киноконцертном зале – там либо показывали фильм, либо устраивали очередное представление местной самодеятельности, в которую зачастую вовлекали и самих курортников.

Так одинаково проходили дни в «Морской звезде» – вернее, одинаковыми они были для мачехи и Дины, а отец с Верочкой организовывали свой досуг куда более разнообразно. И вот на исходе второй недели, наконец-то, случилось то, что и должно было рано или поздно случиться, – грянул гром. В тот самый злополучный день, когда Вера великодушно отказалась от морской прогулки на теплоходе, Ольга Громова поняла, что с неё довольно.

Дети уже заснули в своей комнате, и Снежная королева обрушила на мужа весь свой гнев.

– Ты что, – свистящим шёпотом поинтересовалась она у Громова, – окончательно совести лишился?

– В каком смысле? – растерялся муж, хотя прекрасно догадывался, откуда ветер дует.

– Мы с Диной тебя совсем не видим! Ты целыми днями пропадаешь где-то с этой… с этой девчонкой!

– Мы просто гуляем, Оль, – оправдался он. – Не сидеть же в номере, как привязанным… Тем более и лечения нам никакого не назначили.

– Гуляют они, – насмешливо передразнила жена. – Что-то ты загулялся, мой дорогой. Настолько, что совсем забыл о своей родной дочке!

Громов нахмурился.

– Что ты несёшь? Я могу понять твою неприязнь к Верочке, но не забывай, что они мне обе родные – и Дина, и Вера… И каждую из них я люблю.

В глубине души он боялся признаться даже самому себе, что с малюткой ему куда интереснее проводить время, чем со старшей дочерью.

– Но мы с Диной отошли у тебя на второй план! – воскликнула она, забывшись и повышая голос.

Шум разбудил Верочку. Услышав из соседней комнаты раздражённые голоса отца и мачехи, она замерла на своей кровати, боясь пошевелиться.

– Это неправда! – сердито выговорил папа. – Никто и никогда не заменит ваше с Диной место в моём сердце.

Вырванная из контекста, эта фраза произвела на девочку ошеломляющее впечатление. Ей казалось, что у них с отцом установилась потрясающая родственно-дружеская близость, им было так весело и хорошо вместе, и вдруг…

Далее родители, опомнившись, снова перешли на торопливый сбивчивый шёпот. Вера уже не могла разобрать ни слова, но услышанного было ей вполне достаточно. Значит, всё это – лишь обман. Иллюзия… Отец никогда не любил Верочку, и она никогда в жизни не сможет стать ему хотя бы вполовину так же дорога, как старшая дочь. Она всегда будет чужой в этой семье. Её хрупкий, придуманный мир рухнул в одну секунду.

Затем родители перестали ссориться. До девочки долетели смутные непонятные звуки – прерывистое шумное дыхание, ритмичный скрип казённого матраса, приглушённое постанывание мачехи… Она совершенно не понимала, что происходит в соседней комнате, но ей вдруг сделалось нестерпимо стыдно и больно. Натянув одеяло на голову и уткнувшись в подушку, девочка беззвучно, горько и безнадёжно заплакала.

С той самой ночи Вера под любым благовидным предлогом стала отказываться от совместных пробежек и прогулок с отцом. По утрам она врала, что хочет спать, отворачиваясь лицом к стене, а после обеда тут же сбегала, придумывая себе кучу несуществующих дел. Отец заметно огорчался, не понимая, что вдруг случилось с Верой, но не решался настаивать, помня о разговоре с женой и боясь её снова ранить. Если отправлялись куда-то все вместе – Вера не возражала против таких прогулок, но вдвоём с отцом больше никуда не выходила до самого конца смены.

Откровенно говоря, без поддержки отца она моментально почувствовала себя забытой и неприкаянной, хоть и не признавалась в этом из гордости даже самой себе. Общаться в санатории было решительно не с кем. С сестрой Вере было откровенно скучно, и она по возможности избегала её общества. Впрочем, Дина тоже не стремилась к общению с младшей сестрой – та её зверски раздражала.

Вера всюду таскалась со своей жар-птицей – это был её талисман. Дина не понимала, почему затрапезная игрушка так много значит для младшей сестры, не понимала и бесилась, что Верочка не завидует и никогда не просит её кукол, мишек, конструктор… Дина привезла в санаторий своих Барби и теперь пыталась снискать популярность у местной детворы, тоже отдыхающей в «Морской звезде». Ей даже удалось заполучить в рабыни несколько местных девчонок – те пришли в восторг от американских кукол невиданной красоты и таскались за Диной по пятам. Они готовы были бесконечно угощать её конфетами, фруктами и сладостями – лишь бы та дала подержать куклу хотя бы на одну минуточку. Дина строго засекала время – пока девчонки благоговейно замирали над Барби, боясь на неё даже дышать, она, поглядывая на часы, лакомилась очередным подношением, каким-нибудь персиком или виноградом. Вере это казалось нелепым и унизительным.