Книга Шарлотта, страница 23 – Давид Фонкинос

Да, да, да, отвечала она, уже думая об «Impromptus» [17] .

Она начала читать, и слова устремились к Шарлотте:

Не всегда читатель стремится к словам, бывает и наоборот.

Особенно если это слова Альфреда, мощные, неукротимые.

Шарлотта мысленно отмечала самые важные фразы.

В них он говорил о ней, говорил о себе,

И это была история целого мира,

Шуберт, экспромт соль-бемоль мажор.

Они оба – бемоли отверженности. И мажор непреложных истин.

Ей хотелось оставить себе эту рукопись, но Альфред ее отобрал

И, схватив исписанные страницы,

Швырнул всю пачку в огонь.

Шарлотта горестно вскрикнула.

Почему так нежданно,

В одну секунду?!

Ведь он писал их часами!

Она плачет,

Она неутешна.

Никто еще не писал ей подобных слов,

И вот их уже больше нет.

Альфред обнял ее со словами:

Они есть и пребудут вечно,

Но не в грубой материальной форме,

А только в твоей памяти.

Они будут звучать и в музыке Шуберта,

В музыке, которая не слышна, но всегда будет петь в тебе.

И долго еще он ей объяснял красоту своего поступка:

Главное, что это было написано,

Остальное совсем не важно.

Нам больше нельзя оставлять следы для полицейских собак.

Наши книги, наши воспоминанья нужно хранить в себе.

В те же минуты во Франции один человек поднялся с постели

И взглянул на себя в зеркало.

Он давно уже не узнавал собственное лицо

И с трудом выговаривал свое имя: Гершель Гриншпан.

Семнадцатилетний польский еврей, покинувший родину,

жил в Париже.

Он только что получил от сестры отчаянное письмо:

Вся их семья внезапно, без предупреждений,

Была изгнана из страны.

Их увезли в лагерь для перемещенных лиц.

Жизнь Гриншпана давно уже стала сплошным унижением.

Так живут только крысы, говорил он себе.

И вот тем утром, 7 ноября тридцать восьмого года, он написал:

Я должен протестовать, чтобы весь мир услышал мой крик.

Взяв пистолет, он проник в посольство Германии

И, под предлогом назначенной встречи, прошел

в кабинет советника.

Позже начнут говорить, что мальчик сводил с ним счеты,

Что это интимная и сексуальная связь, которая скверно окончилась.

Но так ли все это важно?

В тот момент им владела лишь ненависть.

Эрнст фон Рат, третий советник посольства, бледнеет от страха:

Намеренья юноши не оставляют сомнений.

Однако, решившись убить, он дрожит,

Его руки взмокли от пота.

Эта сцена, кажется, будет длиться вечно,

Однако это не так.

Он наконец стреляет —

Стреляет в немца в упор,

Всадив в него несколько пуль.

Советник падает головой на стол,

Ударившись виском.

Кровь капает на паркет,

Стекается в лужу у ног стрелявшего.

В кабинет ворвались офицеры.

Убийца даже не думал бежать.

Новость в момент облетела Берлин.

Фюрер впал в безумную ярость:

Месть должна следовать безотлагательно!

Как он посмел?!

Немедленно раздавить эту гадину!

Впрочем, не так,

Не его одного, —

Их всех,

Всю эту мерзкую нацию.

Они проникают повсюду.

Фон Рата убил не один – все евреи.

К ярости фюрера примешано ликование,

Он предвкушает сладость грядущих репрессий.

Разгул этой мести был неописуем:

«Хрустальная» – вот как назвали ту ночь

С девятого на десятое ноября тридцать восьмого года,

Когда разоряли еврейские кладбища,

Уничтожали имущество,

Громили тысячи магазинов,

Разворовывали товары,

Заставляли евреев петь перед горящими синагогами,

А потом поджигали им бороды.

Других забивали до смерти на театральных сценах,

И трупы валялись грудами, словно отбросы.

Тысячами людей загоняли в концлагеря,

Тысячами…

Среди них оказался отец Шарлотты.

Семья Саломон сидела за обедом. Ели молча.

Внезапно в их дверь постучали.

Шарлотта глядит на отца.

Теперь каждый звук – угроза,

Иначе и быть не может.

Все продолжали сидеть

Не двигаясь, оцепенев от страха.

В дверь громко забарабанили,

Теперь уже бесцеремонно.

Наверное, нужно открыть,

Иначе они выбьют дверь.

Альберт наконец отворил.

На пороге двое в темных костюмах:

Альберт Саломон?

Да, это я.

Пожалуйста, следуйте за нами.

Куда вы меня повезете?

Не задавайте вопросов.

Могу ли я взять с собой хоть какие-то вещи?

В этом нет нужды, собирайтесь быстрее.

Паула решила вмешаться,

Но Альберт знаком велел ей молчать:

Лучше не прекословить.

При малейшем сопротивлении они будут стрелять.

Они забирают только его, и это уже хорошо.

Наверняка хотят допросить.

Это продлится недолго.

Они установят, что он ветеран и герой минувшей войны.

Что он пролил кровь за Германию.