Онлайн книга «Сначала было весело»
|
– Замечательно, – с воодушевлением произносит низкорослый надзиратель. – Значит, вы с радостью докажете это. Тишина. Что он задумал? Какую гадость? Думаю, подобная мысль родилась не только в моей голове. – Не слышу. – Да… да… – Кто же будет первым? Затаив дыхание, жду. Что за пытку он придумал? – Что же вы такие нерешительные, – ерничает карлик, переминаясь с носка на пятку. – Смелее. – Я, – неожиданно произносит Нинка. – Я готова. – Ого! – восклицает Господин Кнут и, приблизившись к подруге, заглядывает ей в лицо. Наручники не дают девушке обернуться, и ей приходится смотреть из-под подмышки. Невольно морщусь. Ее левая грудь буквально лиловая от синяков. Слива размером с дыню. Страшно представить, какую ей боль пришлось перенести. – Значит, ты готова доказать, что раскаиваешься? – Да. – Прекрасно! Достав ключ, карлик освобождает девушку от наручников. Нинка, повернувшись, обессиленно приваливается спиной к решетке. – Чтобы доказать истинное раскаяние, – поясняет карлик, протягивая Нинке плеть, – ты должна наказать других виновных. А вы все здесь виноваты. Да? – Да. – Три удара. Нанеси три удара, и у меня не останется сомнений в том, что ты раскаялась. Можешь трижды ударить самого виноватого, можешь ударить его дважды, а того, кто, на твой взгляд, виноват меньше, – один раз. Можешь по разу ударить троих самых виноватых. На твой выбор… Ах да. Себя бить нельзя. Приступай! Взяв плеть, Нинка растерянно переводит взгляд с Господина Кнута на предмет в руках, потом на ряд оголенных тел, тянущийся по обе стороны. – Не заставляй остальных ждать тебя. Желающих много, – торопит карлик. Вздохнув, Нинка подходит к бородатому мужику, стоящему почти у самой двери на надзирательскую половину. Шумно вздохнув, она бьет его по спине. – И что ты делаешь? – разводит руками надсмотрщик. – Это не наказание, а поощрительное похлопывание. Будем считать, это проба кнута. А теперь ударь так, чтобы остался след. Удар. Мужик дергается, ойкает. Карлик подходит, присматривается к белой полосе, на глазах наливающейся краснотой. – Вот это сойдет. Только больше души в удар вкладывай, больше… Нинка переходит к парню, стоящему рядом с бородачом. Взмах плети, свист, звонкий шлепок… Звенят о решетку наручники. – Все, – дрожащим голосом произносит подруга, протягивая карлику плеть. – Это только два, – качает тот головой. – Поглаживание не считается. Закусив губу, девушка решительно приближается к следующему в ряду мужчине, отделенному от парня, которого только что ударила, толстушкой и Ольгой. Удар. Крик. – Вот теперь все, – довольно произносит Господин Кнут, отбирая плеть. – Тебе ведь сразу стало легче? – Да. – Поскольку ты была первая, а значит, раскаяние твое самое искреннее, то ты можешь вернуться в камеру. У остальных такой возможности не будет. О чем это он? Нинка возвращается в камеру. Карлик закрывает ее и, отстегнув от решетки наручники, засовывает в карман передника. Мордоворот флегматично созерцает происходящее, не выпуская из рук автомат. – Итак, – вопрошает Господин Кнут, – кто следующий изъявит желание доказать искренность раскаяния? – Я готов доказать раскаяние, – тотчас отзывается Боксер. При этом взгляд, которым он одарил меня, выдает его намерения лучше любых слов. – Прекрасно, – открыв наручники, говорит Господин Кнут. Желудок словно криогенной заморозке подвергли. С трудом удерживаясь на ногах, крепко зажмуриваюсь и втягиваю голову в плечи. Предчувствия не обманули. Максим, мстя за унижение и боль на оргии, бьет сильно и жестко. Конец рукояти впечатывается меж ребер, а раздвоенный язык бича, обвив тело дважды, рассекает кожу под правой грудью. Заорав, пытаюсь отпрянуть от мучителя, но наручники не дают даже опустить руки, чтобы защитить грудь. Еще удар. В живот словно пару раскаленных игл воткнули. Спина пылает. – Два, – считает карлик, похихикивая. Удар. Упав на колени, вою от боли. На ковер под ногами падают алые капли. – Три. Все. Хватит! Но Боксер наносит еще один удар. – К решетке, живо! – бросает Мордоворот. Максим, скрипя зубами, возвращается на место. – Кнут, – требовательно протягивает руку низкорослый надзиратель. Боксер отдает ее. – Наручники. – Но… – начинает было парень, но удар плети заставляет его замолчать. С едва слышимыми щелчками наручники защелкиваются вокруг запястий. – Только первый из раскаявшихся возвращается в камеру, – произносит карлик. – Остальные возвращаются на свои места у решеток. Должны же мы дать и остальным раскаявшимся возможность доказать это. В этот момент у меня не остается иных вариантов касательно того, на чьей шкуре я продемонстрирую раскаяние. А в том, что его придется демонстрировать всем узникам, у меня сомнений нет. – Кто следующий? – интересуется надзиратель, стирая с плети кровь. Желающих нет. Каждый понимает, что нанесенный удар может вернуться тремя, и куда как более сильными. А карлик, вообразивший себя ведущим какого-то реалити-шоу, продолжает выкрикивать: – Вот ты, со стручком чуть больше горошины, не желаешь подержать в руках инструмент посерьезнее? А ты, пышечка с пятым номером, садо-мазо не баловалась раньше? Попробуй – понравится, еще просить будешь… – Я, – голос по-юношески ломок, – хочу… плетью… виновного… – Новенький, – радуется карлик. – Решил за дружка-подружку поквитаться? Что не уберегли, бессердечные… – Да. – Держи. Потирая освободившиеся запястья, парень берет плеть. – С кого начнешь? Вздохнув, парень медленно двигается вдоль ряда обнаженных тел, при его приближении замирающих. – Ну, смелее, кто больше всех виноват в смерти твоего… Закончить мысль Господин Кнут не успел. Подросток взвизгивает: |