Книга Имя кровью. Тайна смерти Караваджо, страница 48 – Мэтт Риз

– Я буду запирать дверь.

– Но те, с кем ты знаешься…

– Рыцари? Чем они тебе не угодили?

– Они убийцы.

– А мы с тобой, значит. – Караваджо не договорил. Фабрицио прищелкнул языком. Он и забыл, что тоже погубил человека.

Микеле положил руку ему на колено: – У тебя негде устроить мастерскую, а орден намерен почтить меня очередным заказом.

Караваджо не может отказаться от работы; это Фабрицио понимал. Виньякур требовал от него картин в оплату за рыцарство – высокая честь избавила бы художника от смертного приговора. Но став посвященным, Караваджо превратится в козла отпущения для знатных собратьев по ордену, стремящихся к чистоте своих рядов. Фабрицио помнил, как братья преследовали и дразнили бедного приемыша Микеле. Такому, как Роэро, не понять всю меру обиды, что заронили в душу Микеле эти нападки, какой силы гнев они там посеяли. А может быть, это видно всем, кроме самого Микеле? Он все еще надеется найти выход из ловушки, в которую загнала его судьба здесь, на Мальте.

Фабрицио склонил голову на руки.

– Прости меня, Микеле.

– За что?

Новая тревога за старого друга, страх подвести мать, вызволившую его из темницы, – все это изрядно подорвало силы Фабрицио.

– Мне так одиноко, Микеле, – его голос задрожал, как бледный огонек свечи в темном просторном зале.

– Да брось! Ведь я живу, можно сказать, на той же улице, – Караваджо поднялся и взъерошил волосы Фабрицио. – У меня много работы. Я еще зайду, адмирал.

Вымученное дружелюбие Микеле больно задело Фабрицио. Казалось, он открыл свои потаенные чувства многоюродному дядюшке, а не человеку, которого когда-то любил. Он проводил глазами Караваджо, исчезнувшему в темном дверном проеме, и хмуро огляделся. Налетевший ветер развеял запах апельсинов.

* * *

Виньякур пригласил рыцарей полюбоваться портретом в зале Совета. Он облачился в стальную кирасу и наплечники и накинул на плечи подбитый горностаем плащ. Под фиолетовым беретом его загорелое лицо казалось особенно красным. Магистр подозвал Караваджо – тот подошел, преклонил колено и поцеловал ему руку.

– Маэстро, вы – истинное украшение нашего ордена и нашего острова.

Рыцари по очереди подходили к портрету, и Виньякур, похоже, вполне разделял их восхищение. Вперед протолкнулся инквизитор. Он внимательно рассмотрел портрет, а затем понимающе усмехнулся. Отыскав среди рыцарей Караваджо, он спросил художника:

– Как вам это удается?

Караваджо смотрел на него непонимающе.

– Как вам удается передать такое сходство? – повторил делла Корбара. – Только ли гений тому причиной? Неужели вы и впрямь в один прекрасный день проснулись и увидели, что ваши юношеские наброски превратились в бесподобное отражение самой жизни?

Караваджо вгляделся в лицо инквизитора, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Мне просто любопытно, – улыбка делла Корбары выглядела слишком невинной.

– Признаюсь, я пользуюсь зеркалом, чтобы проецировать изображение на холст, после чего обвожу его контур.

– Зеркалом?

Неподдельное удивление в голосе инквизитора польстило Караваджо. Зрители редко интересовались его техникой. Его либо превозносили как гения, либо разоблачали как шарлатана. Почти никто не задавал ему вопросов о том, как именно он работает.

– Зеркало передает изображение на холст, хотя и в перевернутом виде.

– Какое зеркало? Металлическое? Или, может быть, из полированного камня?

– Это предметы колдовства, святой отец, а я пользуюсь зеркалом для работы. И не зарываю его на перекрестке посреди ночи, распевая заклинания.

– Тем не менее я слышал, что некоторые художники в Риме экспериментируют с камерой-обскурой – магическим приспособлением, которое с помощью зеркал показывает на холсте движущееся изображение.

В душу Караваджо закралось страшное подозрение: неужели из него хитростью выманили признание? Неужели одного зеркала достаточно, чтобы инквизитор обвинил его в ереси, привлек к суду и под пыткой вырвал показания против великого магистра?

– В подобных принадлежностях нет колдовства, что бы вы ни подозревали.

– Проекция движущегося изображения – несомненно, бесовское изобретение.

– Это изобретение научное, использующее всего лишь силы природы.

Инквизитор вскинул голову:

– Во дворце кардинала дель Монте вы знались с учеными, не так ли? Напомню вам, что наука сама по себе имеет бесовскую природу, потому что стремится объяснить чудеса Господни иначе, нежели изложено в Писании. Вы пользуетесь камерой-обскурой?

Высокопоставленные рыцари во главе с Виньякуром вышли из зала.

– Буду рад пригласить вас в мою мастерскую, где вы не найдете никаких недозволенных устройств.

Инквизитор взял Караваджо под руку и вслед за рыцарями покинул зал Совета.

– Вы и впрямь надеетесь, что они посвятят вас в рыцари? – он взглянул на Караваджо, наслаждаясь его удивлением. – Я все знаю, не так ли? Происхождение – их плоть и кровь. Как в картах: герцог бьет маркиза, маркиз бьет графа, граф бьет рыцаря, – монах толкнул Караваджо пальцем в грудь, – который бьет вас.

– А кто бьет инквизитора? – Караваджо показал пальцем в небо. – Только Он?

– Иногда. Слушайте, может быть, мне удастся вас убедить, что есть и другие причины со мной сотрудничать. Я могу вернуть вас в Рим. Разве вас там не ждут? Я слышал о некой Лене, – инквизитор произнес ее имя еле слышно, ласковым шепотом, словно в ночи шептался с девушкой, касаясь дыханием ее груди.

Караваджо нахмурился. Делла Корбара поджал губы:

– Поужинаете со мной?

Караваджо с поклоном пропустил инквизитора вперед. Тот заметно хромал. Он опускал правое плечо, чтобы уравновесить движения покалеченной левой ноги, словно пригибаясь к земле в присутствии высоких, сильных рыцарей. Караваджо последовал за ним, будто зачарованный – или отравленный медленным ядом.

* * *

Они сели за стол в харчевне на другой стороне площади. Рядом с ними расположились трое доминиканцев, сопровождавших делла Корбару.

– Посмотрим, как живет другая половина рода человеческого? – Инквизитор подозвал слугу. – Подай-ка мяса по-мальтийски.

Делла Корбара говорил с наигранной веселостью путешественника, стосковавшегося на чужбине.

– Мальтийцы обычно едят крольчатину, – заметил Караваджо.

– Ради бога, только не кролика, – взмолился делла Корбара. – Тошнит от крестьянской еды. Уж лучше рыбу.

– Рыбы нет, святой отец, – ответил слуга.

– Чтобы на острове да не было?

Слуга замялся.