Онлайн книга «Песчаный блюз»
— Танкер тяжелый, под гусеницей трубки лопнут, карбид с водой смешается, пламя в запал попадет и… — Понял, — перебил я, — гремучая ртуть заряд подорвет. — Доставщик, да ты у нас проницательный, как не знаю кто. Гляди-ка, вечереет уже. Роща оказалась небольшой. Когда мы выехали из нее, впереди открылась обширная пустошь, изрезанная трещинами. Над некоторыми поднимались столбы пара, между другими виднелись пологие холмы — конусы холмовейников. — Вечереет, — повторила цыганка. — Доставщик, ты такой разговорчивый — страсть. Уже я просто-таки устала от твоей болтовни. Как тебя звать-то хоть, скажешь? — Музыкантом кличут, — ответил я, вглядываясь в унылый пейзаж за лобовым стеклом. — И куда ты едешь, Музыкант? Я покосился на нее — Эви стояла в дверях, сложив руки на груди и выставив вперед ногу. В целом она была ничего так девчонкой, с большой грудью, большими глазами и длинными ногами, а что еще можно требовать от женщины? Ну разве что уступчивости, покладистости и чтоб поменьше болтала. С последним, впрочем, у цыганки были явные проблемы. — Куда ты вообще едешь, Музыкант? — спросила она. — К Мурому. Цыганка подождала продолжения, не дождалась сказала: — И?.. — Что «и»? — Эх… — Наслюнив палец, она потерла вымазанное сажей плечо. — Ну это я как бы намекаю, что ты бы мог еще что-то поведать о себе, поделиться с любопытной девушкой живописными подробностями своей героической карьеры… Не? Держась за штурвал, я снова повернул к ней голову. — Я — доставщик. Везу груз на восток. О чем еще говорить? — Обычный, значит… Вот как-то не похож ты на обычного. — Почему? — Ну… — Она пожала плечами. — Морда такая… тонкая. И говоришь как-то умно для простого водилы. Слова складываешь правильно, про гремучую ртуть знаешь. — Много ты видела в жизни доставщиков? — Ой, много. — Где ж ты их видела, в Улье своем? — Если хочешь знать, у меня папаша доставщиком был. Так куда точно на восток ты направляешься? До Мурома только или дальше… Сзади рвануло. — Ага! — Потирая руки, она побежала на корму, и вскоре оттуда донеслось: — Сюда, Музыкант, погляди, хорошо-то как! Я только успел отпустить штурвал, как она снова появилась в дверях, схватила меня за локоть и потащила за собой. Над оставшейся далеко позади рощей поднимался дым. — Это мы их надолго остановили! — обрадовалась Эви, теребя меня за рукав. — Зацени, доставщик, как рвануло, а? Красотень! — Точно остановили? — А то! Там же щели, в махине этой, знаешь какие? — Не знаю. А ты откуда знаешь? — А нам рассказывали в Гильдии, как омеговские танкеры устроены. Горючка когда в бомбе взрывается, в баллонах там, так взвесь такая огненная пышет… И в танкер она попала наверняка. Омеговцы и погореть могли даже, хотя вряд ли, но обожгло их — точно. Еще задыхаться они начали, потому что оно кислород из кабины высосало. И резиновое если есть у них там что-то, так поплавилось оно. Короче, встали они надолго, а может, и насовсем. — Взвесь, кислород… — проворчал я. — Откуда вообще такие слова знаешь? В Гильдии им учат? — Ну да, — подтвердила она. — Как цыганка в Гильдию попала? — У-у… — протянула Эви. — Это история всей моей жизни. — Ну так рассказывай. — Че, все рассказать? — Давай-давай, чтоб я знал, выбросить тебя отсюда или просто пристрелить. — Какой ты грозный! — хохотнула Эви, ничуть не испугавшись. — Только рассказывать долго, а вон уже почти стемнело. Танкер теперь нас не догонит, потому можем остановиться на ночлег. Только мне еще подлечиться надо или хотя б просто на палубе твоей полежать малеха, оклематься, а то слабость какая-то. Да, и есть у тебя чего бухнуть? * * * Солнце сползло к горизонту, вокруг протянулись длинные тени. Заглушив двигатель, я с трехлинейкой в руках выбрался на крышу рубки и осмотрелся. Барханы исчезли, Рязань остался далеко позади, вокруг в тиши лежали пустынные земли: бесконечные пологие холмы, заросшие травой и колючим кустарником, однообразные, как жизнь отшельника в киевских катакомбах. Лишь далеко-далеко в западной стороне, на фоне коснувшегося горизонта розового шара дрожали в мареве темные силуэты строений. На вершине соседнего холма показалось семейство пылевых сурков, они вытянулись на задних лапах и замерли, прижав передние к тощим брюшкам. Усатые морды с черными носами-пуговками казались воплощением глупости. Я достал гармошку — сурки мгновенно исчезли — и сыграл короткий мотив, в который постарался вложить свое ощущение от этого теплого вечера посреди молчаливого безлюдья. — Музыка — хорошо, — произнес голос внизу. — Люблю искусство, особенно когда громко. Я глянул вниз. Эви стояла возле рубки — босая, в закатанных до колен штанах. — Но стреляю я лучше, чем играю. — А готовить умеешь? — Умею. — Ну ваще на все руки мастер. Так сготовь нам что-то, жрать охота, а? Какой-нибудь, будем говорить, пищи… Я ж с утра не ела, с тех пор как из Улья вылетела. Я сел на краю рубки, свесив ноги, и сказал: — Можно так: я даю еду, ты готовишь. Мы едим, ты чистишь миски и рассказываешь о себе. — Не… — покачала она головой. — Если я готовлю и рассказываю, так чистишь ты. — Не забудь, что еда моя, как и самоход, — напомнил я. — Потому миски чистишь ты. Мы быстро поели, и пока я раскуривал трубку, цыганка, успевшая выскрести посуду пучком травы с песком, приготовила полоску бумаги. Вытащила из кармана бархатный мешочек, развязала, достала щепотку табака, огниво и стала со знанием дела мастырить самокрутку. — Эй, доставщик… — присев под палубной оградой, она пустила в мою сторону клуб дыма. — Хочешь узнать, че в последние дни было, или историю моей жизни? Я пожал плечами. — А она длинная? — Не очень. Но, будем говорить, насыщенная. Усевшись в кресле-качалке, я огляделся. Солнце почти опустилось за горизонт, скоро пора на боковую. Приняв молчание за согласие, Эви отхлебнула настойки из горлышка, крякнула, запила пивом, глубоко затянулась и сказала: — Папаша мой навроде тебя — доставщиком был. Из-за этого я некоторую эту… духовную связь с тобой ощущаю. Но только духовную, не половую, понял? Хотя ты ж сам по себе, с разными караванами разъезжаешь, да? А папаша в «Вооруженных Курьерах Дядюшки Стерха» состоял. Он не цыган, обычный, а вот мамаша навроде такая же… — Эви провела тонкими пальцами с грязными ногтями по скуле. — Смуглой была, чернявой. Цыганкой, короче. Но я ее не помню, она папашу бросила и с каким-то москвичом в Лужники подалась. А батя меня с детства на своем самоходе катал. У него самоход не такой здоровый был, как у тебя, но быстроходный и с прицепом. Он в прицепе грузы возил, когда надо, но больше любил скорые доставки, какую-то почту, бандероли или там пассажиров… |