Онлайн книга «Любовь? Пожалуйста!:)))»
|
– Да что вы заладили свое “утверждаете”? Да, утверждаю! – Зачем потерпевший пришел к вам? – Я уже говорил: я лечил его. – Вы утверждаете, что между потерпевшим и вашей женой это произошло? – Да, она спала с ним. – Как это случилось? – Вы считаете, я мог держать им свечку? – Вы убили ее ударом кулака?.. – Я уже рассказывал. – Я говорил вам, что в случае признания вины вас ждет высшая мера наказания. – Я сам ее жду. – Почему вы ее не застрелили? Он, болван, считает, что я могу стрелять на каждом шагу, в кого попало. Застрелить Настеньку было бы не в моих силах. Кто осмелился поднять на нее руку? Не мог же Семен убить Настеньку, а затем застрелиться сам. – Этот Илья тоже жил у вас? Семен не прикасался к ружью: на нем обнаружены только мои и Настенькины отпечатки пальцев. – Расскажите еще раз, что вы обнаружили, войдя в квартиру? Господи, он сведет меня с ума. Но я не отступлюсь от своего решения. Еще чего! И я рассказываю еще раз, как все произошло: “Это случилось в пятницу. На работе у меня неприятности, и я с радостью мчался домой, хотя там меня ждал только Семен с этим придурком…” – С Ильей? – С кем же еще? Вы не могли бы распорядиться принести мне пива? Знаете, десять дней без спиртного в вашей камере… Или вина, крепкого вина… – Пива?.. – Или вина… У него такая рожа, будто я прошу милостыню. – Здесь распивать спиртные напитки запрещено. Продолжайте. – А что не запрещено? – Продолжайте. Мысленно я уже много раз рассказывал себе эту историю. Собственно, здесь нечего рассказывать: выстрелив в упор, я убил Семена наповал. Настя бросилась на меня, ухватилась за ружье, и я ударил ее кулаком по голове, сам того не ожидая. Этого оказалось достаточно, чтобы она, не приходя в себя, скончалась. Причиной смерти стало, как оказалось на вскрытии, кровоизлияние в мозг. Рассказывая обо всем, что случилось, я не забываю сжимать пальцы и размахивать кулаком, вот, мол, как все произошло. Вероятно, в моем повторном рассказе есть неточности, иначе зачем бы ему заставлять меня пересказывать одно и то же столько раз. Но, в конце концов, я устраняю все эти неточности, не такой уж я дурак, чтобы меня запутал этот бешеный бесшеий упырь. – Где в это время был Илья? – Я за ним не слежу. – В чем Настя была одета? Эту деталь я усвоил твердо: – Кажется, в халатике… – В синем или голубом? – В белом… В белом! Мне нужно делать вид, что я раздражен его назойливостью. Но я ведь действительно раздражен. Похоже, что он не верит мне, и впечатление такое, будто этот упырь хочет меня оправдать. Я не нуждаюсь в его оправданиях. – Когда вы ее ударили… Да я к ней пальцем не прикоснулся! – … она сразу же потеряла сознание? – Она рухнула, как срубленная березка. – И вы не пытались привести ее в чувство? – Я обезумел и замер в ступоре, как пень. Как бревно. – Вы полагаете, ее можно было спасти? Ударом повреждено турецкое седло. Это практически несовместимо с жизнью. Нужно обладать огромной силой и известной ловкостью, чтобы повредить внутренние кости черепа, не изменив внешности. – Вы ее любили? Дурак! Я смотрю на него так, что он и сам понимает: дурацкий вопрос. – Что было потом? У него совершенно нет шеи. Галстук на нем как удавка. Руки так и чешутся ухватиться за него и тянуть до тех пор… А эти выпученные и увеличенные стеклами очков глаза, а оттопыренные уши… И эти бородавки на щеках, на висках… Сказано же – жаба. – Что вы на меня так смотрите, вы слышали мой вопрос? – Вы мне становитесь отвратительны. – Хорошо, закончим сегодня на этом… Я возвращаюсь в камеру, ложусь на нары и закрываю глаза. “Вы давно знакомы с Семеном?” – слышу я голос следователя. О, Господи, не дай мне сойти с ума. От сумасшествия спасают шахматы, небольшой карманный квадратный коробок. Рука уже автоматически следует в карман. Достаешь его, открываешь крышку, и когда открываешь глаза, поле рябит мелкими черными и белыми клеточками с дырочками в центре. Нужно высыпать пластиковые фигурки на ладонь и тут же ничего другого не остается, как выискивать по одной, сначала белые… Втыкаешь их ножками в эти самые дырочки и радуешься, как славно они организуют ряды, готовятся к бою. Затем черные… И когда вражеские станы встали наизготовку друг против друга, берешь на себя смелость сделать первый выстрел: е2 – е4! И теперь уже никакие следователи, ни прокуроры, ни защитники не способны повлиять на стратегию сражения. Трудность состоит только в том, чтобы своими огромными пальцами вытащить за головку белую пешку из своего гнезда, не нарушив порядок соседних. С пешками, этой мелюзгой, у меня всегда были проблемы. Как в жизни, так и в шахматах. Сделаешь первый ход, повернешь доску так, чтобы стать противником белых, и думаешь над ответным ходом. Сразу же все голоса исчезают. Вдруг скрежет засова, заходит стражник. – Что же дальше было? – этот вопрос я слышу вместо приветствия. Ему, как самому близкому, я рассказываю как было дело со всеми подробностями. – Сыграем? – предлагаю я. Игрок он некудышний, зато прекрасный слушатель. – Вот, – говорит он, – твое пиво. И усаживается рядом на нары. – Ходи, – говорю я, – твои черные. – Снова черные? Мне все равно. Он берет шахматы. – Что же было дальше? – А на чем я остановился? – Ну, тебя связали… – Ах, да… Я рассказываю ему историю путешествия по Индонезии. Я никогда не подозревал в себе такого фантазера. – Лежу я, связанный, совсем голый, во рту кляп… – Ходи, – говорит Федор, – на. И сует мне шахматы. – Пиво открыть? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, открывает бутылку зубами. – Во рту, значит, кляп, – продолжаю я, – от которого они меня освобождают и, усадив спиной к пальме, дают мне выпить из кокосового ореха. – Сколько же их было? Я рассказываю ему эту историю уже в третий раз, ему нравится слушать, он в восторге от проделок островитянок. |