Онлайн книга «Любовь? Пожалуйста!:)))»
|
Иногда одолевает страх, и тогда хватаешься руками за что попало – камень, ветку или стебелек и замираешь, прижимаясь к земле. Голые корни, отполированные руками карабкающихся, – удобные и надежные перила. Есть такие участки, что от напряжения немеют ноги, и, когда пройдя их, я спрашиваю Елену, не было ли ей страшно, она, в паузах между вдохами, выдыхает: – Нисколечко… Ничуть… Она боится показаться трусишкой, глупая. Теперь мы делаем остановки через каждые две-три минуты – настолько крутой подъем. Две-три минуты такого движения на четвереньках отнимают уйму сил. От камешка к камешку, от дерева к дереву, вдруг – каменный монолит. – Может быть, выйдем на дорогу? – Нет… Осталась ерунда. Никакие каменные монолиты не сравнимы с женским упрямством. Можно было бы преспокойно поспать, а вечером пойти в кафе. Или посидеть напоследок у моря. Наконец золотистые купола… Затем мы с наслаждением, сидя на массивных деревянных тумбах-пнях, утоляем жажду кислым вином. Чопорные гарсоны в белых спортивных фуфайках плавают от столика к столику. Елена, артистка, в центре внимания всех, у кого есть глаза. Пунцовая от подъема и выпитого вина, она, чувствуя их взгляды, сидит, как пава, глаза ниц, на лице дурацкая улыбка. – Ленка, – произношу, улыбнувшись, – дыши… Она делает шумный выдох и затем заразительно смеется. Артистка! Мы сидим, укутавшись сизым облаком, и мне не жалко ни времени, ни усилий, затраченных на покорение этой вершины. Правда, церквушка очень уж неухоженная. Серые стены, облупившаяся штукатурка. Одетая со всех сторон в реставрационные леса, как и в прошлом году, она похожа на нищенку, ожидающую милостыню. И только купола, как незрячие глаза, вдруг увидевшие надежду. Затем мы любуемся высветленным вечерним солнцем морем, игрушечными домиками поселка, пурпурным теплоходом. Мне ничего не идет в голову, и я произношу только: – Прекрасно… – А ты не хотел… – Я был не прав. – То-то… Мы любуемся закатом, молчим. Она вдруг спрашивает: – Мы поженимся? – Осенью. Я произношу это не задумываясь. – Да, – повторяю я, – как только приедем. Когда мы уходим, она напоминает: – Не забудь… – Ах… да-да… Я возвращаюсь, чтобы взять забытый зонт. Лучше бы я его оставил. – Нет, мы не пойдем дорогой, – настаивает она, – ты сам говорил, что самый короткий путь тот, который знаешь. Мы должны еще успеть к морю. Я хочу еще… в море… бросить монетку… Я снова впереди. Еще не темно, еще хорошо различимы цветы. Дождик прошуршал и стих, я даже зонт не успел открыть, но этого дождичка вполне достаточно, чтобы камни стали скользкими. Теперь нужно идти осторожнее, а значит, медленнее, и неясно, выиграем ли мы время. Я иду молча, и она молчит в какой-то неясной обиде. Я все время жду чего-то страшного, и теперь мысль, которая меня все эти дни преследовала, наконец, облачается в свою гнусную тогу: “Она ведь может сорваться…” Нет! Только не это! Мне не нужна эта сказка с грустным концом, которая может стать еще одной крымской легендой. Этого я не допущу: – Держись крепче… – Давай отдохнем… Я не тороплю, даже не злюсь: сколько угодно! Я даже готов нести ее на руках, только бы ничего не произошло. Кстати, самый трудный участок пройден, опасаться уже нечего. – Осталась ерунда, – мирно произношу я, – еще к морю успеем. Она молчит. Темнота сгущается теперь быстро, стрекочут цикады. Она срывается через несколько шагов, после моих слов: “Здесь осторожно”. Я успеваю протянуть ей руку, в которой злополучный зонт, и она хватается за него, но выдергивается ручка, и зонт, раскрывшись, стреляет своим зловещим черным куполом, отталкивая ее и швыряя в пропасть. О, Господи!.. Зачем я взял, зачем я не забыл этот зонт? Кажется, мир застыл, умер, и только грозная тишина еще жива, и вдруг: – Андрей… Я открываю глаза. – Андрей, где ты? Я не верю своим ушам. Словно на лыжах скатываюсь вниз. – Ты где? – Ну, помоги же… О, Господи!.. Легкий вывих правого лучезапястного сустава. Ерунда какая! Вероятно, слезы застилают мне глаза, слезы радости, но я прекрасно вижу ее лицо, волосы, плечи… Теперь мы смеемся, смех нервного потрясения. Это бывает. Даже гипса не потребуется. Медным звенящим гонгом вальяжно выкатывает на небосвод луна. – Смотри… – Ага… Я сжимаю любимые плечи, я казню себя за черные мысли. Почему я теперь только молчу и даже в сумерках прячу глаза? Наконец под ногами асфальт, небо яснеет, но нарастает ветер. Она даже не прихрамывает, правда, испачкано и измято платье, но я готов купить ей новое. Хоть два. Хоть тысячу. Я закуриваю. Дома туго бинтую ей руку, умело, ведь это моя работа. Смолистую сосновую шишку кладу рядом с зонтом, теперь это наша память. – Слушай, – говорит она потом, веселея после двух рюмок вина, – идем к морю. Нет уж, на сегодня хватит. – Идем… – Нет. – Андрей… Я устал, я, наконец, хочу спать. – Нужно бросить монету. Кому нужно? – Ну, пожалуйста, мы должны сюда вернуться. Я тащусь к морю, как на плаху, матрац – парус на плечах. Выполняя ее каприз, иду в одном халате до пят, луна пялится своим серебряным глазом. Какого черта! Ветер… Неужели будем купаться? – Непременно! Накаты волн, чешуйчатая лунная дорожка. В воде теплее, чем на ветру. Наши головы над водой, ее белеющая бинтом рука. Потом она долго мне будет сниться – забинтованная рука. Море успокаивается, освежает нас. – Ты правда испугался, когда я свалилась? – спрашивает Елена. – Очень… – Правда?.. – Правда… Ложись на матрац, – говорю я, – поплывем к берегу… – Еще немножко… – Ложись… – Чуть-чуть еще, ладно? А о чем ты подумал в первый момент? – Я хотел броситься следом… – Ну, правда? – Я же бросился… |