Онлайн книга «Эта прекрасная тайна»
– Вы упустили свой шанс, Арман, когда арестовали Арно. Тогда вы не решились. И сейчас тоже колебались. Вы могли вырвать телефон у меня из руки. Могли увидеть послание. Думаете, почему я здесь? Ради вас? Гамаш прошел мимо Франкёра в сторону от монастыря, в лес. Он шел по тропе, пока не оказался на берегу озера. С рассветом появится лодочник, и Жан Ги отправится в Монреаль. А он останется один на один с Франкёром. И тогда они смогут разобраться между собой. Гамаш знал, что у каждого моря есть свой берег. Он долгое время находился в плавании, но теперь ему показалось, что он увидел берег. Конец пути. – Bonjour. Забывшись в своих мыслях, Гамаш не заметил приближения человека. Он быстро повернулся и увидел, что ему машет брат Себастьян. – Я пришел извиниться за то, что так резко ушел сегодня из Благодатной церкви. – Доминиканец пробрался между большими камнями и остановился перед старшим инспектором. – Не стоит извиняться, – сказал Гамаш. – Я проявил несдержанность. Они оба знали, что это правда и что Гамаш вел себя так намеренно. Несколько минут они молча простояли на каменистом берегу, услышали далекий зов гагары, а потом почти в полной тишине – прыжок рыбы. От леса исходил приятный запах. Хвойных деревьев и опавших листьев. Перед этим Гамаш думал о своем столкновении с Франкёром. А теперь вернулся мыслями к убийству. – Вы сказали, что вам дано поручение найти гильбертинцев. Закрыть наконец многовековое дело, открытое инквизицией. И еще вы говорили, что их выдала картинка на обложке компакт-диска. – Верно. Ответ прозвучал невыразительно. Он мог бы без конца скользить по поверхности озера, не оставляя за собой ни малейшего следа. – Но по-моему, есть много такого, о чем вы мне не сказали. Даже церковь не стала бы так долго точить зуб на кого-то. – Дело не в зубе, а в интересе. – Брат Себастьян показал на плоский камень, на котором стоял Гамаш, и они оба сели. – Заблудшие дети. Братья, скрывшиеся на прискорбно долгое время. Мы хотели предложить мир. Найти их и заверить, что им ничто не угрожает. – Так ли? Ни один человек в здравом уме не поплывет в одиночку в лодке по незнакомому озеру в дикой глуши. И к тому же в густой туман. Если только не его обязательства. Если только его не гонят кнутом или в конце пути его не ждет сокровище. Или и то и другое. Почему вы здесь? Что вы ищете на самом деле? Небо светлело. Холодный серый свет с трудом пробивался сквозь туман. Поплывет ли лодочник в такую погоду? – Мы вчера говорили о невмах. Но знаете ли вы, что они такое? – спросил доминиканец. Этот вопрос, хотя и неожиданный, не застал Гамаша врасплох. – Первые музыкальные ноты. Невмы предшествовали появлению нот. – Oui. Мы склонны думать, что пятилинейный нотный стан существовал всегда. Скрипичный и басовый ключ, ноты, паузы. Аккорды и регистры. Но они появились в мире не сразу. Они эволюционировали. Из невм. А невмы обозначали движение руки. Показывали образ звука. Брат Себастьян поднял руку и сделал ею несколько движений – вправо-влево, вверх-вниз. Рука изящно скользила в прохладном осеннем воздухе, а брат Себастьян напевал себе под нос. У него был приятный голос. Прозрачный. Чистый. Задушевный. И Гамаш невольно забылся под его пение, зачарованный движением руки и успокаивающим звуком. А потом пение и движение руки прекратились. – Слово «невмы» происходит от греческого «дыхание». Монахи, первыми озаботившиеся записью песнопений, полагали, что чем глубже мы дышим, тем больше втягиваем в себя Господа. А во время пения дыхание самое глубокое. Вы когда-нибудь замечали, что чем глубже вы дышите, тем спокойнее становитесь? – спросил монах. – Замечал. Как на протяжении тысяч лет замечали индусы, буддисты и язычники. – Совершенно точно. В каждой культуре, каждом духовном веровании есть та или иная форма пения или медитации. И в их основе лежит дыхание. – Так при чем тут невмы? – спросил Гамаш, держа одну руку другой, чтобы не мерзли пальцы. – Первые хоралы заучивались наизусть. Но где-то примерно в десятом веке один монах решил их записать. Однако для записи необходима была какая-то музыкальная нотация. – Невмы, – сказал старший инспектор, и монах кивнул: – В течение трех веков поколения монахов записывали григорианские песнопения, чтобы сохранить их. – Да, я слышал, – сказал Гамаш. – Многие монастыри получили книги песнопений. – Откуда вы знаете? – У них тут есть одна такая книга. Явно не самая знаменитая. – Почему вы так думаете? – Я не думаю, – ответил Гамаш. – Мне так сказал настоятель. Он говорит, что большинство этих книг прекрасно иллюминировано. Но поскольку гильбертинцы были небольшим и очень бедным орденом, им пришлось довольствоваться тем, что можно назвать второсортным изделием десятого века. – Вы видели эту книгу? – Брат Себастьян подался к Гамашу. Старший инспектор открыл рот, собираясь заговорить, потом закрыл его и всмотрелся в лицо доминиканца. – Вы из-за нее и приехали? – спросил он наконец. – Вы искали не гильбертинцев, а книгу. – Вы ее видели? – повторил брат Себастьян. – Oui. Держал ее в руках. Гамаш не видел смысла в отрицании. Существование книги не тайна. – Боже мой! – выдохнул брат Себастьян. – Боже мой! – Он покачал головой. – Вы можете ее показать? Я ее повсюду ищу. – Повсюду в монастыре? – Повсюду в мире. Доминиканец поднялся и отряхнул белую мантию от земли и веточек. Гамаш тоже поднялся: – Почему бы вам не спросить настоятеля или кого-нибудь из монахов? – Я решил, что они ее, наверное, уже спрятали. – Они ее не прятали. Обычно она находится на кафедре в Благодатной церкви, чтобы все монахи могли с ней сверяться. – Ее там нет. – Потому что один из монахов держит ее при себе. Учит песнопения. Разговаривая на ходу, они вернулись в монастырь и остановились перед толстой деревянной дверью. Гамаш постучал, и несколько секунд спустя они услышали скрежет щеколды и поворот ключа в замке. Вошли в здание. После лесной прохлады в монастыре было почти тепло. Доминиканец проделал половину пути по коридору, когда Гамаш окликнул его: – Брат Себастьян! Монах остановился и нетерпеливо повернулся. Гамаш показал на брата Люка, стоявшего в дверях каморки привратника. – Что вы… И тут брат Себастьян понял. Он двинулся назад, поначалу быстро, а по мере приближения к каморке все медленнее. |