Онлайн книга «Эта прекрасная тайна»
Он прихлебывал суп и мурлыкал себе под нос. Смотрел в тарелку и наслаждался превосходной едой. Потом, вероятно почувствовав вперившиеся в него взгляды, поднял голову. Однако гудение не прекратилось. Слегка улыбаясь, Гамаш оглядел монахов. У кого-то из них был оскорбленный вид. У кого-то – обеспокоенный, словно среди них появился сумасшедший. Некоторые сердились из-за того, что Гамаш нарушил их покой. Бовуар сидел с пустыми глазами, суп перед ним оставался нетронутым, аппетит у него пропал. Франкёр почти незаметно качал головой, словно от стыда. И у одного монаха вид был испуганный. У брата Симона. – Что вы напеваете? Этот вопрос задал человек, сидевший во главе стола. Но не отец Филипп. Его задал доминиканец. Он смотрел заинтересованно, доброжелательно. Не сердито, не с мукой, не оскорбленно. Брат Себастьян был искренне заинтересован. – Извините, – сказал Гамаш. – Я не отдавал себе отчета, что напеваю так громко. Désolé. Но старший инспектор вовсе не казался огорченным. – Кажется, это какая-то канадская народная песня, – сказал брат Симон чуть громче обычного. – Правда? Очень красивая песенка. – Вообще-то, mon frère, – сказал Гамаш, не обращая внимания на Симона, который ерзал и под столом бил коленом о колено Гамаша, – это песнопение. Вот, застряло в голове. Никак не избавиться. – Никакое это не песнопение, – быстро проговорил Симон. – Он так думает, но я пытался объяснить, что песнопения гораздо проще. – В любом случае оно прекрасно, – сказал брат Себастьян. – Гораздо лучше, чем песенка, которую эта мелодия вытеснила из моей головы, – «Кемптаунские гонки». – «Кемптаунские гонки длиной пять миль. Ду-да, ду-да», – пропел брат Себастьян. – Вы про эту? Все головы повернулись от старшего инспектора к молодому монаху. Даже Гамаш на мгновение потерял дар речи. Брат Себастьян говорил о дурацкой старой песенке словно о творении гения. Словно ее написали Моцарт, Гендель или Бетховен. Если бы работы да Винчи можно было обратить в музыку, то они звучали бы именно так. – «Сплошной день ду-да», – с улыбкой заключил брат Себастьян. Эти монахи, умевшие прекрасно петь Господу, уставились на доминиканца так, будто он принадлежал совсем к другому виду. – Кто вы? Этот вопрос задал брат Антуан. Новый регент хора. Не настойчиво и вовсе не обвиняюще. В голосе Антуана прозвучала нотка удивления, какой Гамаш не слышал прежде. Старший инспектор обвел взглядом других монахов. Неприязнь исчезла. Тревога прошла. Брат Симон забыл о собственной неразговорчивости, с лица брата Шарля исчез испуг. Кроме крайнего удивления, ничего не осталось на их лицах. – Я брат Себастьян. Простой монах-доминиканец. Брат Себастьян аккуратно сложил салфетку и бросил на стол перед собой. Потом посмотрел вдоль длинного деревянного стола, на котором за прошедшие века оставили царапины и отметины многие поколения сидевших за ним гильбертинцев. – Я сказал, что прилетел из Рима, – начал он, – но не конкретизировал. Я прилетел из дворца Священной канцелярии в Ватикане. Я работаю в КДВ. За столом воцарилось полное молчание. – КДВ? – переспросил Гамаш. – Конгрегация доктрины веры [61] , – пояснил брат Себастьян. На его невзрачном лице появилось извиняющееся выражение. В трапезную вернулся страх. Если прежде страх казался неопределенным, бесформенным, то сейчас он обрел форму и направленность. Приятный молодой монах во главе стола рядом с настоятелем. Пес Господень. Старший инспектор посмотрел на брата Себастьяна и отца Филиппа, сидевших бок о бок, и ему пришел на ум невероятный символ монастыря Сен-Жильбер-антр-ле-Лу. Два переплетенных волка. На одном черное поверх белого, на другом, настоятеле, белое на черном. Противоположные полюса. Себастьян, молодой и энергичный. Отец Филипп, пожилой и стареющий с каждым мгновением. Entre les loups. Среди волков. – Конгрегация доктрины веры? – переспросил Гамаш. – Инквизиция, – очень тихо произнес брат Симон. Глава двадцать восьмая
Гамаш и Бовуар заговорили, только когда вернулись в кабинет приора. Суперинтендант Франкёр сразу же после обеда перехватил заезжего монаха, и они вдвоем остались в трапезной. Остальные удалились, как только позволили правила хорошего тона. – Господи боже, – сказал Бовуар. – Инквизиция! Вот уж чего не ожидал. – Никто не ждет инквизиции, – возразил Гамаш. – Инквизиции не существует вот уже не одну сотню лет. Интересно, зачем он здесь? Бовуар скрестил руки на груди и оперся спиной о дверь, а Гамаш сел за стол. Только сейчас он заметил, что второй стул сломан и косо стоит в углу. Гамаш ничего не сказал, только посмотрел на Бовуара, взметнув брови. – Маленький спор. – Со стулом? – С суперинтендантом. Все остались целы, – поспешно добавил он, увидев лицо шефа. Но его заверение не подействовало. Гамаш по-прежнему выглядел обеспокоенным. – Что случилось? – Ничего. Он тут наговорил всяких глупостей, а я с ним не согласился. – Я тебя предупреждал: не связывайся с ним, не спорь. Он ведь чем занимается – проникает в мозги… – И как прикажете мне реагировать? Кивать, кланяться и выслушивать его бредни? Вы как хотите, а я этим заниматься не буду. Несколько секунд они смотрели друг на друга. – Извините, – сказал Бовуар и выпрямился. Устало потер лицо руками, потом взглянул на Гамаша. Шеф не сердился, но оставался обеспокоенным. – Что-то случилось? Что тебе сказал суперинтендант? – Обычное свое дерьмо. Будто вы не понимаете, что делаете, а я вам подражаю. – И поэтому ты вышел из себя? – Оттого что меня сравнили с вами? А кто бы не вышел? – Бовуар рассмеялся, заметив при этом, что шефу не до смеха. Гамаш продолжал разглядывать Бовуара: – Ты здоров? – Господи, стоит мне разозлиться или расстроиться, вы тут же – здоров ли я. Вы думаете, я настолько хрупок? |