Книга Галактический глюк, страница 89 – Алексей Калугин

Лицо метельщика обиженно вытянулось, а уголки рта загнулись вниз, словно у ребенка, узнавшего в Деде Морозе поддатого соседа.

– Ну хоть напой тогда, – попросил он.

– Ты, часом, не догадываешься, за кого он нас принимает? – спросил Вениамин у Фредриксона.

– Быть может, за бродячих артистов? – предположил ИскИн.

– Слушай, – обратился Вениамин к метельщику. – Может быть, в другой раз?

– Ты ведь обещал, – метельщик оттопырил нижнюю губу, готовясь разразиться плачем.

– Хорошо! – вскинул руку в успокаивающем жесте Вениамин. – Что за песенку я должен спеть?

Лицо метельщика тотчас же прояснилось.

– Ты обещал сыграть на трубе тему, которая будет звучать во время Страшного суда.

Вениамин растерянно приоткрыл рот.

– Не иначе, как тебя приняли за архангела Гавриила, – тихо произнес за спиной у него Фредриксон.

Обвалов презрительно фыркнул.

– Уважаемый, – обратился он к чудаку с метлой. – А в прошлый раз мы успели представиться друг другу?

– Да мы ж, чай, не первый год знакомы, – заулыбался метельщик.

– И как меня зовут?

– Вестимо как, – метельщик подмигнул Вениамину, давая понять, что оценил шутку. – Гавриилом.

– А это тогда кто? – большим пальцем Вениамин указал на Фредриксона.

– Михаил, ясный перец, – метельщик едва сдерживался, чтобы не засмеяться.

– Он тебе, часом, ничего не обещал?

– Вестимо, обещал, – кивнул человек с метлой. – Обещал, что непременно санитару Лебядкину голову снесет. Да только ведь опять меч свой дома оставил.

Под осуждающим взглядом метельщика Фредриксон виновато развел руками.

– Ага, – Вениамин приложил указательный палец к губам.

Ситуация была наиглупейшая.

– А Рафаила вы сегодня с собой не взяли? – спросил метельщик.

– Нет, – рассеянно махнул рукой Вениамин. – Дома оставили.

– А хочешь, я за губной гармошкой сбегаю? – с надеждой предложил метельщик. – Заодно и Фому с собой приведу, а то он не верит, когда я ему про вас балакаю. Говорит, мол, крышак у тебя поехал, Пергалезыч.

– Нет, не надо, – решительно отказался Вениамин.

Помимо того, что он не испытывал ни малейшего желания познакомиться с новоявленным Фомой Неверущим, он еще и не умел играть ни на одном музыкальном инструменте.

– Ну так напой! – потребовал Пергалезыч.

Делать было нечего, и Вениамин принялся негромко что-то мычать. Склонив голову к плечу, Пергалезыч с интересом прислушивался к издаваемым Вениамином звукам. С неменьшим интересом внимал им и Фредриксон. Невнятное вначале мычание постепенно стало складываться в нечто похожее на мелодию. Поймав нужный ритм и размер, Вениамин замычал увереннее и громче. Вскоре в том, что натужно выдавливал из себя Обвалов, можно было опознать отдельные фрагменты классической пьесы «Summertime». Но при том, что музыкального слуха у Вениамина не было, лирическая мелодия Гершвина в его исполнении приобретала угрожающее, почти инфернальное звучание, вполне соответствующее атмосфере Страшного суда в том виде, как представляли его художники раннего Возрождения.

Выдохнув из легких последние вибрирующие звуки, Вениамин с облегчением перевел дух. Пергалезыч, точно зачарованный, стоял неподвижно, опираясь на метлу. Взгляд его был устремлен в даль бесконечности, что раскрылась перед ним при звуках апокалиптического мычания специального агента СГБ Вениамина Обвалова, временно выполняющего обязанности архангела Гавриила.

– Ну как? – с надеждой спросил Вениамин.

При звуках человеческого голоса Пергалезыч вздрогнул.

– Сила! – произнес он с придыханием. – Я как будто своими глазами все увидал!

Не зная, как иначе выразить обуревавшие его чувства, метельщик схватил метлу обеими руками и раскрутил ее над головой.

– Что ты видел? – с тревогой спросил Фредриксон.

– Все! – воодушевленно взмахнул рукой Пергалезыч. – Все видал! И зверя с именем Шестьсот Шестьдесят Шесть, и седьмую печать, и шлюху из Вавилона! Ох, какая, скажу я вам, бабища!

Метельщик в восхищении закатил глаза.

– Я рад, что тебе понравилось, – улыбнулся немного смущенно Вениамин.

Не обольщаясь на счет своих вокальных данных, Обвалов даже и не рассчитывал на подобный успех.

– Понравилось? – Пергалезыч перехватил метлу, как винтовку. – Понравилось – это не то слово, которым можно определить сию музыку, изливающуюся из небесных сфер и вырывающуюся из самых глубин Ада!

Пытаясь понять, чем же пронял слушателя Вениаминов стон, Фредриксон озадаченно сдвинул брови.

– Я рад, – еще раз повторил Вениамин. – А теперь прости, Пергалезыч, нам пора.

Глаза метельщика обиженно округлились.

– Уходите?

– Дела, – с досадой вроде как цокнул языком Вениамин.

– Понимаю, – удрученно кивнул метельщик.

– Будь здоров, Пергалезыч, – махнул на прощание рукой Фредриксон.

– И вам того же, – ответил метельщик.

Новоявленные архангелы не успели еще и с места сойти, а Пергалезыч уже снова сосредоточенно мел крышу. Как будто и не было рядом двух незнакомцев, спустившихся с небес.

Переглянувшись молча, Фредриксон и Вениамин быстро и тихо скользнули за чуть приоткрытую дверь. Сразу же за дверью начиналась лестница, ведущая вниз.

Только на предпоследнем пролете агенты встретили санитара, одетого в форменную куртку болотного цвета с накладными карманами и стоячим воротничком. Санитар с интересом посмотрел на незнакомых людей. Но, судя по всему, вид агентов не внушал специалисту опасения за состояние их психики, и санитар неспешно проследовал мимо.

Оказавшись на улице, Вениамин безошибочно выбрал нужное направление, и вскоре агенты вышли на угол Бейкер-штрассе и Модем-стрит, откуда открывался восхитительный вид на обшарпанную дверь кабака «Бивис и Батхед» и где нес свою бессменную вахту виршеплет Лука Голослов.

Виршеплет сидел на корточках, привалившись спиной к стене, и грустно созерцал безлюдную улицу. Лютня, украшенная новой голографической наклейкой с изображением томной красотки явно внеземного происхождения, тоскливо стояла рядом.

Едва завидя агентов, виршеплет тут же вскочил на ноги и замахал руками над головой.

– Эй! – закричал он во всю глотку, хватаясь за лютню, точно утопающий за спасательный круг.

– Кто это? – спросил Фредриксон.

– Местный самородок, – процедил сквозь зубы Вениамин. – Живет в интерфонной будке, сохнет по китаянке и между делом сочиняет вирши.