Онлайн книга «Защита»
|
Тогда она пошла назад, в препараторскую, и, открыв один из высоких старинных шкафов, стоящих вдоль стены, достала свой «кондуит». Так назвал его Кирилл, когда о нём стало известно на кафедре. Она записывала в него всё, хотя ей никто этого не поручал: кто и когда пришёл на работу, что делал и в какие часы. И когда через отдел кадров это стало известно на кафедре, вышел большой скандал. Особенно горячились молодые. – Дарью Семеновну я в обиду не дам! – заявил тогда шеф – завкафедрой Дмитрий Дмитриевич Протопопов. Но она знала, что с кондуитом и связями в отделе кадров она была для всех бельмом на глазу. В лаборатории от прежнего состава кафедры, кроме преподавателей, оставались она с завлабом Пал Николаевичем. У Пал Николаевича были связи. Но на беду свою он был болтлив. – Наш шеф теперь, как беременная женщина, – рассуждал он о Протопопове, – и чреват своей диссертацией. На всякий пожарный случай он боится всего. Но он ещё покажет себя. Поверьте мне. Пал Николаевич слетел с катушек ещё до защиты шефа. Это заставляло задуматься. – Вы не завлаб, – объявил ему перед расставанием шеф, – вы – завхоз… Вместо него собирались назначить Мокашова, но тот отвертелся, и исполняющим обязанности сделался Кирилл. Теперь в отсутствие шефа он становился самым крупным начальством на кафедре и материально ответственным лицом. «12 апреля, – записала в тетрадь Дарья Семеновна, – Мокашов пришёл на работу со звонком». Она подумала: что ещё записать? Она ничего не выдумывала и записывала то, что знала наверняка. Несколько раз поднимала трубку запараллеленного с кафедрой телефона, однако всё неудачно. Иногда там не опускали трубку или опускали косо на рычажки – тогда и здесь были слышны разговоры из соседней комнаты. На этот раз ничего не выходило. Тогда она взяла требование на радиоматериалы и понесла его на подпись заведующему научно-исследовательским сектором. По пути она опять потрогала дверь кафедры. Из-за двери одними гласными доносился голос Кирилла. 3 – Предадимся играм! – орал Кирилл. – Только без стука. А в обед пиво. Первая кружка до желудка, думаю, и не дойдёт – превратится по пути в пар. Первая кружка – что первая любовь. Как вы насчёт любви, мадам? – Не терплю пива, – сказала Люба, поглаживая кончиками пальцев лицо. Глаза она подвела, и губы тоже были синими. Наверное, слюнявила карандаш. – Что вы находите в пиве? – морщилась Люба. – Жидкое мыло. Пена одна. «Пусто пока, – подумал Мокашов, – хотя это ненадолго. Кафедра соберётся к десяти. За окном кафедры и днём некая лунность, но сегодня сумрак и пустота рождали чувство тревоги. Тревога отзывалась во всём. Точно там – между сердцем и диафрагмой – зацепили крючком и начали тянуть. Но это эмоции, а по делу – нужно дождаться шефа и объясниться. Дождаться обязательно!» – Зачем ты мажешься? – спрашивал Кирилл. – Не твое дело. Терпеть не могу, когда мужчины вмешиваются. – На месте твоего мужа… – настаивал Кирилл. – Он тоже любит совать нос не в своё дело. – Ты бы не мазалась. – Не твоё дело. Я и так почти не мажусь. Посмотрел бы на других! – Ты хороша и так. – Ну, конечно. «Может, плюнуть? – подумал Мокашов. – Плюнуть на всё и уйти, как уходишь от неудобного локтя в метро. Вычеркнуть неудобное: Теплицкого, Дарью Семёновну, вчерашнее… И жизнь будет состоять из текста и пауз». – Ты что бормочешь? – спросил Кирилл. – Уселся в углу и бормочет себе под нос. «Плюнуть, уйти и начать всё сначала. Заманчиво начинать! Прекрасно жить дважды. Сначала начерно, затем набело. По новой заняться, например, пилотируемым Марсом, а здешнее бросить коту под хвост. Такая выпала ему жизнь: бросать, когда получается, и начинать сызнова». – Ты что бормочешь? – Жить нужно так, – сказал Мокашов, – точно остался один год. – И… – Умнеть понемножку. – Пока поумнеем, эра пройдет. – Какая эра? – Наша эра, собственная, и придут другие шустрые мальчики и то же самое скажут нам. Пока будем умнеть, – повторил Мокашов, – сами Дим Димычами станем. – А что? И Дим Димыч когда-то был орлом. Кандидатская его была актуальна, и с искрой божьей. – И где она? – Что? – Искра. – Блеснула и пропала. – Хорошо, а пока предадимся игре. 4 Они расставили фигуры и отключились от мира, время от времени бормоча под нос какие-то, только им понятные слова. Телефон зазвонил резко и неожиданно. – Любочка, если меня, – попросил Мокашов, – то меня нет. – Да? – сказала Люба. – Кого? Мокашова? Его нет. Нет, он здесь, но вышел. Куда? За дверь, разумеется. – Любчик, кончай, – сказал Кирилл. – Давай сюда, – потянулся Мокашов. – Не можешь без фокусов. – Мокашов, оказывается, нашёлся, – объявила Люба, – и рвёт трубку из рук. – Алло, – произнес Мокашов. – Здорово, старик, – поприветствовала трубка. Голос был незнакомым. – Ночевать нужно дома. Нашли время разыгрывать. – Куда звоните? – строго спросил Мокашов. – Алло, – весело отозвалась трубка, – Борис Крокодилыч? – Алло, кто это? – Я просто не могу, – пожаловался кому-то голос в трубке. – Совершенный склеротик! – Алло! Алло? Славка? Громче давай. – Улетаем, старик. Так и не увиделись. – Где вы, черти? – Улетаем, напишем… – Слав, Славка! А в трубке с механическим постоянством гукали гудки. В десятом часу позвонила Инга: – Ты соображать в состоянии? – А что есть основания разговаривать в таком тоне? – Есть. Но это особый разговор. Вчера были ребята. Ждали тебя. Оставили записку. Она на столе. Ты её, конечно, не видел. Приходи пораньше. – Сейчас я встану и объявлю: бросайте работу, у моей жены сплин! – Когда тебе нужно, ты приходишь. – Знаешь, это разговор в пользу бедных. Давай лучше закончим его. И вообще… Но она уже положила трубку. После звонка появился Семёнов. – Семёнов пришел! – заорал Кирилл. – Семёнов пришёл! – Перестаньте дурачиться, – улыбался Семёнов. – Семёнов пришел! – Не надоело? На лбу Семенова красовался синяк. – Хорошо тебя встретили вчера. – Не вчера, – слабо улыбался Семенов. – Сегодня? Опохмелялся уже? |