Онлайн книга «Формула красоты»
|
– Вы – мальчишка, – закричит Главный (И верно: он еще молод). – Вас нужно отправить на молочный завод. (А что, может, там его настоящее место?) – Вас нужно выгнать из партии. И бог знает о чём ещё думал Воронихин, глядя на далекий перелесок, окрашенный в весенние дымчатые тона. – Ждать вас приходится, – неопределенно заметил он. – Входите, – заторопила секретарша. Через двойные полированные двери они прошли в кабинет. Комната была полна народа. На зеленых стенах горели канделябры, сверкала спускающаяся на цепях люстра. Сидели у длинного полированного стола, вдоль стен на мягких серых диванах, на стульях, внесенных в просторный кабинет. Все говорили, не обращая на вошедших ни малейшего внимания. Должно быть, был перерыв. За столом, примыкавшим к столу заседаний, сидел человек с высокий лбом, нависшим над широким лицом и кричал в белую телефонную трубку. – … Да, да. Я это хорошо понимаю и хочу знать, понимаете ли это вы? Нет, так мы не договоримся… Мы продолжим, – кивал он в потолок, – этот разговор в другом месте. Говоривший встал, и все разом притихли. Он стоял набычившись, наклонив седеющую у висков голову. Заместитель главного конструктора что-то неслышно сказал ему. Всё стихло. – По какому праву, – сказал он тихо, обращаясь к Воронихину, – вы защищаете разгильдяев? Голос его повышался, но он не кричал, а словно каток накатывался своей тяжестью. – Я могу привести вам статистику нарушений, – он стал перечислять цифры и факты. – Я прошу вас понять, что ошибка в документации, разболтанная дисциплина, нарушение порядка обращения с документами – звенья одной цепи. Он уверенно говорил, но Видонова не вслушивалась в слова, понимая, что никто её ни о чём не спросит, – и она разглядывала его, ещё при жизни легендарного человека. Он кивал головой и под подбородком его появлялась глубокая складка. «Тяжело ему», – пожалела она его. Скромный серый костюм, тёмно-синяя джерсовая рубашка – и всё не с иголочки. Поворачиваясь он поворачивался всем туловищем, а волосы далеко отступили со лба. Она спокойно рассматривала и вдруг почувствовала, что взгляды присутствующих обращены к ней, и память, автоматически сохранившая заданный вопрос, тотчас воспроизвела его: – Почему у вас к этой работе допущены техники? – Я – не техник, – услышала она свой собственный тонкий голос. – Я инженер. – Вы свободны, ступайте на рабочее место. Она пошла, переступая через ноги сидящих и, закрывая двери, слышала за собой: – Я хочу понять, почему вы халатно относитесь к своим обязанностям? Она не пошла в отдел, а осталась в приёмной, наблюдая, как секретарь Нина Борисовна манипулировала с одиннадцатью телефонами. – Что, голубушка? – спросила та между звонками. – Я бы на вашем месте от страху умерла. – А на своём? – подняла голову Видонова. – На своём я уже привыкла, – рассмеялась секретарша. Входили и выходили люди, звенели телефоны, высокие деревянные часы били в углу. А она сидела и ждала, пока не появился Воронихин с бледным непроницаемым лицом. – Вы здесь? – строго спросил он. – Почему не работаете? И она пошла к себе надоевшим коридором с уступами вдоль стен. Останавливалась, читала плакаты, которых не замечала до сих пор. О чем? О программе подъёма сельского хозяйства, о размещении производительных сил, о совершенствовании структуры и подъеме благосостояния – много правильных, современных плакатов. Их комната была опечатана. Она сняла с опустевшей вешалки в коридоре свое пальто и пошла в сторону проходной. Портреты передовиков уже прикрепили к щитам, и одним из первых висел Аркадий Взоров с искаженным неподвижностью лицом. Она шла безразлично, но почему-то замечала детали, не бросавшиеся прежде в глаза. Отметила, что щиты портретов, как крылья бабочек, и крепятся к серебряной трубе. У основания её серп и молот, окруженные золотистым венком, а на верхушке трубы ещё серп и молот, но без венка. В праздники она сидела дома, заставляя домашних теряться в догадках. На неё подозрительно поглядывали, не понимая, куда девалась её обычная суматошность и что такое в конце концов произошло? Она казалась рассеянной и на вопросы отвечала односложно. Утром второго праздничного дня её подозвали к телефону. – Голос мужской, – многозначительно предупредила мать. Звонил Аркадий. – Как жизнь молодая? – Что было дальше? – спросила она. – Материли всех и в хвост и в гриву. Потом и меня выгнали: работайте. Я тебе вот для чего звоню. А не махнуть ли нам к Генеральному конструктору? Генеральным конструктором звали между собой Евгения Иркина, командовавшего прибористами, она запомнила, что в одном из отдельских капустников в ритме Мойдодыра о нем говорилось: «всех паяльников начальник и триодов – командир». – Почему его так зовут? – Старая история. Дома называли Геня. А тут Генеральный конструктор. ГенКа. – Удобно ли? – Удобно и даже необходимо. Иркины никого не ждали. Видонова появилась у них впервые. Странно было видеть Иркина, спокойно вьющего нить разговора и распутывающего словесные узлы, которые он бы непременно разрубил на работе. На днях она видела Пухова, выставляемого из иркинского кабинета, а следом ему летели кирпичами иркинские слова: – Разве это инструкция? Суконный язык. Тургеневщина какая-то… В отделе Иркин казался недоступным, а здесь в ковбойке и шлёпанцах домашним и простым. Сначала сидели у телевизора, смотрели видеозапись матча. Аркадий, словно уводя от главного вопроса, небрежно говорил: – Дворовая команда. Ни техники, ни скорости. Не бьют, друг другу перепихивают. Совсем, как у нас. «Какая странная прическа», – подумала Инна, глядя на вратаря. Волосы его посередине делились ровным пробором. Приглядевшись, она увидела, что это ремешок маски. Комментатор сыпал обычный словесный набор: Защитник отправил шайбу… Квинтет исключительно остро атаковал… Невероятно опасный момент у ворот… Она отошла к окну. Просто в мире развелось очень много слов, вереницы слов, хороводы. И редко, когда к ним тесно пристыковывается смысл. Много всяких слов, юрких, как мыши. Они везде прогрызают дороги. За словом потянешься, а это – скользкая мышь… Внизу, на улице зажёгся фонарь, и он качался под козырьком, бросая яркие импульсы света и, точно поддакивая, подмигивал ей. Слова, слова. У теоретиков редко хвалили игру, как бы не играли, и она слышала лишь: бред, ничего хорошего… А ей хотелось определенности и простоты. Последнее время что-то творилось с ней. Уходя из дому, она несколько раз проверяла выключен ли газ? И холодела от мысли, что в чём-то напутала. То потеряла вдруг координацию, ранила щеку вилкой, прикусывала губу, и на душе у неё кошки скребли. Их острые коготки действовали попеременно: потянут – отпустят. В работе она была похожа на услышавшего анекдот и разбирающегося тогда, как другие смеются. И все её раздражало. |