Онлайн книга «Аллея всех храбрецов»
|
– Понимаете, не могу заснуть, всё думаю. Не знаю даже, как вас зовут, а мне сходить. “Сама виновата, – подумала она, – кокетничала. Теперь не выспится”. Ей стало стыдно. О чём она подумала? – Сейчас схожу, – сказал лейтенант, – и не проститься не мог. Вы – необыкновенная, и всё у вас будет хорошо. Поезд притормаживал. – Я вас провожу. Выйдите. Она даже не успела причесаться. Влюбился, стало быть лейтенант. Смешно. Нет, в самом деле – не смешно. Тревожно. И мало ли что лезет в голову. Но всё пройдёт. Только не хочется, чтобы прошло, и неясность, может, и составляет теперь её жизнь. – Поцелуй, на прощанье, – умоляюще смотрел на неё он. Она замотала головой. – Поцелуй. Ведь больше не увидимся. – Ступай. Она не пошла в купе. Стояла у окна, и её знобило. Она вспоминала и разговаривала сама с собой. Затем в вагоне наступила перемена декораций. Пассажиры теперь не считались главными. Попадаясь в проходе, они вжимались в стены. Наступил деловой час проводников. Проводники собирали постели. Поезд прибывал во Львов. Несмотря на ранний час, закусочные в подвальных этажах домов уже были открыты. Трамвай непрерывно нырял в зеленые коридоры, и ветви близких деревьев царапали его металлические бока. Она ходила, поеживаясь от холода, по белокаменным плитам вымытых тротуаров, думая о своем. Казалось, ничто не волновало её, она устала, и теперь достаточно было пустяка, чтобы разрыдаться без видимых причин. Уже "Галушки" были открыты и "Идальни", и в перукарнях намыливали подбородки первым посетителям, предварительно закутав их в длинные белые простыни. Её всё время бил озноб. И ей хотелось, чтобы её приласкали, как маленькую девочку, погладили по голове. Она ходила по магазинам, полагая, что это привычное хождение успокоит. Магазины были безлюдны в этот ранний час. Колбаса, как в географическом справочнике, была и львивска и черкасська, буковиньска и прикарпатьска и много вин с роскошными и скромными наклейками; окорока, сала куски, обрезанные по краям; подарунки дитячие в пестрых разрисованных кузовках. В ней будто что-то огрубело и появилась решительность: она обязательно отыщет Мокашова, чего бы это ей не стоило. Она совсем уже успокоилась и с интересом рассматривала полки, приделанные в магазинах на уровне головы. На них стояли кувшины, сосуды из керамики, расстелены были рушники с красными петухами, до того видоизмененными, что напоминали скорпионов, а не петухов. Уехала она дневным поездом, ходившим через день на Рахов. Поезд кружил. Тянулись черные сырые дороги. Деревья были разные с плотной и яркой листвой. Одно походило на взрыв, разметавший зеленые ветви. Поднимаясь в горы, поезд натужно кряхтел. Постепенно перроны становились безлюдней, и чаще поезд проскакивал их, не останавливаясь. Ингу охватывало торжествующее чувство. Теперь она стала совсем самостоятельной и может распорядиться своей судьбой. Она сошла с поезда, когда солнце пряталось за зеленые плечи вершин. Пансионат был далеко, между гор, в выемке, и горы в разные стороны разбегались от него. Рядом с ним шумела река. Она залюбовалась сказочными домиками с моста через водопад. Даже если она не найдет Бориса, она поживет в одном из этих сказочных домиков, потому что здесь нравится и так ей хочется. Глава шестая. – Вы не из тридцать девятой? – спросила его коридорная – молодая девушка с бледным, невыразительным лицом. – Да, – ответил Мокашов. – Телефон оборвали. В дирекцию просят зайти. – Для чего? – Может за неуплату, – пожала она плечами. – Ступайте скорей. – Посадят ещё в долговую яму. – Ничего с вами не сделают. И Мокашов обошел здание, любуясь и деревянным балконом и растущим перед ним деревом. Он отыскал кабинет директора. Директор был не один. За столом у окна сидел мужчина с ожесточённым точно перед дракой лицом. – Мокашов? – Мокашов. – Паспорт с собой? – Пожалуйста. Мужчина листал паспорт, а Мокашов рассматривал мебель кабинета. Она была необычной: из причудливых корневищ и стволов, отлакированная и блестящая. Но зачем его позвали сюда? – У меня предписание доставить вас в Ивано-Франковск. – Чье предписание? – Собирайтесь, и весь разговор. – Но почему? Покажите, что вам предписано. – Не учите меня. – Так чём дело? – Не спорьте, милуша, – вмешался директор и виновато улыбнулся. – Товарищ из органов. – Оставайтесь здесь, – сказал "товарищ из органов", – вещи вам принесут. – Я сам… – Не спорьте, милуша. Всё сейчас сделаем, – мягко сказал директор. Открылась дверь и вошла администраторша. И она, видно, что-то знала и отводила лицо, и можно было прочесть по лицу. – Мокашова, – сказала она и поправилась: – Вас спрашивают. – Спокойно, – сказал мужчина и вышел. Дверь кабинета директора отворилась, и вышел мужчина, из тех, что "при деле", не отдыхающий. Об этом можно было сказать наверняка. Он знал, что делать и как поступать и не сомневался. – Кто к Мокашову? Когда Инга справлялась у администраторши, та отчего-то забеспокоилась, заговорила, отводя глаза, затем попросила подождать и отправилась в кабинет директора. Но тут же вернулась и с ней вышел этот человек. – Вы, – спросил он опять, – вы к Мокашову? – Да, – сказала она тревожась: – А что с ним? – Кто он вам? – Никто. Как ей объяснить? Он ведь для неё – всё и больше того. – Я вас серьезно спрашиваю. Вызов, оказался, с работы. Следовало только уведомить, но сработал автомат: не сообщили в чём дело, и проискали обычно и продержали всю ночь, а утром начальник местного УВД извинился: не успели предупредить, а тут многим шпионы мерещатся. Его хотели отвезти на служебной машине, но приехал Протопопов. "В пансионате такой кавардак". Возвращаясь, они смеялись: – Директор друга вашего разыскал, – рассказывал Протопопов. – "Вы Мокашова, говорит, хорошо знаете?" "А что?" " Да, тут такое дело. Может, он агент?" "Агент", – не моргнув, отвечает тот. "Шутите?" "Почему же, вовсе не шучу.". Пользуясь случаем, хочу вас спросить: вы нам по математическому обеспечению никого не порекомендуете? – На ваше счастье как раз Сева здесь. Сева – великий машинист. – Спорим с Левковичем. В подобных случаях я – известный фаталист, говорю: “Если уже что-то созрело, оно всем приходит в голову. Так уже устроена голова”. А он: “Зря вы на голову надеятесь. Голова человека – слабость. У животного что? Инстинкты. Животное не собьешь. А человек обязательно подумает: а если? И это "если" его и погубит”. |