Книга На солнце и в тени, страница 139 – Марк Хелприн

Он любил ходить на пирсы Гудзона и смотреть, как швартуются военные корабли – серые четырехпалубные эсминцы, участвовавшие в мировой войне, и канонерские лодки, оставшиеся после войны с Испанией, с их белыми пушками и черными бортами. Это было в Адской кухне [139] , которая была уже не так опасна, как в девятнадцатом веке, и находилась теперь под контролем банды ирландских малолеток, весьма настороженно воспринимавших вторжения любого рода, в том числе и одинокого еврея с Сентрал-парк-уэст. В уличном мальчишке, каким был Гарри, сразу распознавали еврея и отличника, и он платил за это синяками и ссадинами. Поскольку его противникам, как и ему, еще не было десяти, он не погиб и не был изувечен, хотя мог бы. Как ни странно, он ими восхищался. Он, как и они, верил, что раз они ирландцы, а он еврей, то они чисты, а он грязен. То, что он был хорошо вымыт, а они часто бывали чумазы, не имело никакого значения. Они были выше и светлее его, а их английский, пусть даже они растягивали гласные, звучал солиднее. Разговаривая с ними, он отфильтровывал любой намек на синтаксис и интонации идиша, которыми в других обстоятельствах была отмечена его речь. Короче говоря, никогда не будучи до конца уверенным, что сам он американец, он не сомневался, что уж они-то американцы – независимо от того, насколько они ирландцы и как давно сошли с корабля (а некоторые из них до сих пор явно страдали морской болезнью). Мало того, что ему хотелось быть похожим на них, он чувствовал, что где-то глубоко, в самой сути своей, он такой же, как они, и этого ничем не вытравить. Итак, он часто ходил туда, и его часто били.

– Зачем ты так часто ходишь в Адскую кухню? – спрашивал его отец, что в переводе с идиоматического идиша означало «не ходи в Адскую кухню».

– Смотреть на корабли.

– Ходи в Челси.

– В Челси тоже ирландцы.

– Они там не такие воинственные.

– Все равно ирландцы.

– Тогда ходи на Хадсон-стрит.

– Слишком далеко.

– Ну так езди на метро.

– Слишком дорого.

– Я дам тебе денег. Почему ты не ходишь в… Маленькую Италию? Итальянцы тебя бьют?

– Нет.

– Почему?

– Думают, что я итальянец.

– Правда?

– Ага, мне так кажется.

– Они не думают, что ты ирландец?

– С чего бы им думать, что я ирландец?

– Не знаю. Ирландцы тебя так часто бьют, что тебе может передаться что-то ирландское.

– Я с ними лажу.

– Ты с ними ладишь? – Отец был поражен.

– Вроде того.

– Почему бы тебе не ходить в Йорквиль?

– Я хожу в Йорквиль.

– Где тебя бьют немцы?

– Нет, они слишком заняты – бьют негров, которые живут неподалеку.

– А негры в Гарлеме тебя бьют?

– Всегда грозятся, но никогда не бьют.

– Просто не ходи в Адскую кухню, Гарри. Тебя опять изобьют.

– Нет.

– Почему?

– Потому что это Америка. В Америке я имею право ходить, куда хочу. Я же американец. Хоть в Скарсдейл [140] .

– Конечно, а еще ты имеешь право быть избитым.

– Я имею право стать сильным и научиться драться.

– Гарри, Гарри, – говорил его отец, глядя на восьмилетнего мальчика с тощими конечностями и мышцами как у ощипанной курицы. – Не трать на это время. Ты мог бы стать неврологом.

– Не хочу быть неврологом.

– Терапевтом.

– Не хочу быть терапевтом.

– А кем ты хочешь быть, Джеком Джонсоном? [141]

Гарри стал платить ирландскому мальчишке по имени Деннис О’Рурк десять центов в неделю, чтобы тот учил его драться. Деннис О’Рурк, как и Гарри, драться не умел, но за десять центов в неделю стал размышлять на эту тему, и по мере того как они с Гарри что-то придумывали вместе, узнавали из просмотра профессиональных боксерских боев и открывали для себя на практике, Гарри научился защищаться и порой мог уже противостоять трем или четырем противникам одновременно. Когда это удалось ему впервые, его жизнь навсегда изменилась.

Потом он начал упражняться в беге по конной тропе Центрального парка. Аристократы на лошадях издевались над ним и проклинали его, но он знал, что его пробежки в шесть – а потом и в двенадцать – миль полезнее, чем их конные прогулки на то же расстояние. В средней школе он ходил в Йорквиль и учился фехтовать. Он продолжал занятия и в колледже, где занимался греблей и боксом. Хотя его вес был полусредним, а затем средним, тренировался он с тяжеловесами. Он был быстрым и достаточно мощным, но бои всегда заканчивались не в его пользу, и тренер по боксу в Гарварде однажды спросил, зачем ему это надо. «Когда дерешься в жизни, – ответил Гарри, – не получается исключить тяжеловесов».

После колледжа он перестал боксировать. В спортивных залах, где была возможность продолжать тренировки, профессиональные или просто более опытные бойцы могли серьезно его травмировать, и он это понимал. Но все остальное он продолжал, в том числе греблю от Колумбийской лодочной станции по Ист-Ривер, что, конечно, было не вполне удовлетворительно. Знакомый по колледжу, чье полное имя на полном серьезе звучало как Эллис Гросвенор Эллиот Влиет Дукинк, работал в инвестиционной фирме, которая на два года перевела его в Лондон. Гарри всегда мечтал работать в таком месте, где предположительно водятся деньги, но, изучая в основном гуманитарные науки, не был в себе уверен и не представлял, какая работа от него фактически может потребоваться, кроме как правильно одеваться. Переводясь, Эллис предложил ему пользоваться своим одиночным шеллом [142] в поместье Дукинков, расположенном на берегу одного из рукавов Кротонского водо-хранилища. Эллис Гросвенор Эллиот Влиет Дукинк боялся, что если деревянную лодку не использовать по назначению, то она придет в негодность, и обрадовался, когда Гарри взял на себя обязательство плавать на ней раз в неделю на протяжении всего сезона. В Хармоне его будет ожидать автомобиль, после гребли слуги Дукинков подадут ему обед, а потом автомобиль доставит его обратно к поезду. Будучи довольно замкнутым, Гарри отказался от обедов, но на все остальное согласился. Эллис отвез его в северную часть штата и показал, где среди сосновой рощи у воды была спрятана лодка, – вот что видел Гарри, когда спал на снегу в Германии.