Онлайн книга «Лучшие годы Риты»
|
– Ну и ты ботокс себе уколи, – посоветовала Рита. – Что я, на голову больной? Яд в организм вводить – чего ради? Я себя и так люблю. Так они болтали, попивая красное вино, пока официант не принес Рите утиную грудку, украшенную вишнями, а Леве борщ из гусятины и большую тарелку разнообразного тушеного мяса. Потом ели, перебрасываясь короткими репликами. От Левиного увлеченного отношения к пище у Риты улучшилось настроение. – Я тебе в Израиле мужа найду, – пообещал он, выпив коньяку для завершения ужина. – Вот спасибо, друг! – Зря фыркаешь, я серьезно. Там незамужних женщин не бывает. – Ну да! – не поверила Рита. – Только исключительные случаи. А вообще-то всем понятно, что должна быть семья, желательно большая. Это же норма, Рит. А Израиль – страна человеческой нормы. – Хорошо, – улыбнулась она. – Естественно. – Меня в Израиле замуж не возьмут, я же не еврейка, – сказала Рита. – Дети, значит, тоже не евреи будут. Кому там это нужно? – Это по Галахе не евреи. А так, по жизни, – кровь не водица, как-нибудь да проявится. Неважно, от матери или от отца. А дети всем нужны. Так что приезжай, замуж выдам, – заключил он. – Ой, Лева, была бы у меня цель выйти замуж, вышла бы давно, – вздохнула Рита. – А какая у тебя цель? – Если бы знать! Но уж точно не завести себе мужа. Я и собаку-то никогда не хотела в доме иметь, а мужчину тем более. И опыт у меня на этот счет отрицательный. – Тебе просто не повезло, – уверенно сказал Лева. – Два раза? – А что такое два раза? По теории вероятности… – Не знаю, что там по теории вероятности, но мои мужья, причем оба, назавтра после женитьбы укладывались на диван и полностью расслаблялись. Нет, ну точно тебе говорю! – сказала она, заметив Левин недоверчивый взгляд. – Притом я им никаких поводов для этого не давала. Однако же – «майне шетцляйн, давай заплатим штраф с твоей карты», – передразнила она. – Это кто так говорил? – Представь себе, Петер. – А что такое майне шетцляйн? – Сокровище мое. По-немецки. Я бы еще поняла, если б Николай, первый мой, такое предложил. Русский народный менталитет, то-се. Но немец!.. Пока не поженились, работал как часы, а потом бизнес продал, купил две квартиры, стал сдавать. – Тоже усилий требует, – заметил Лева. – Да, первое время от Варкрафта еще отвлекался. А дальше – «шетцляйн, звонили жильцы, у них что-то с отоплением, ты не свяжешься с управляющей компанией?». – Ты, Рит, даешь для этого повод самим своим существованием, – философским тоном произнес Лева. – На тебя только глянешь, сразу понятно: с этой женщиной можно ни о чем не беспокоиться. А мужчинам этого показывать нельзя, – заключил он. – Значит, пластику все-таки сделать? – усмехнулась Рита. – Для изменения внешности. – Дело не во внешности. Это флюиды. – И что теперь? – Будь слабой. Хоть притворись. – Притвориться не получится. – А ты пробовала? – Конечно! Я же не совсем дура, не хуже тебя все это понимаю. С одним сердечным другом продержалась дня три. Потом он начал распоряжаться, что мне делать, что нет – пришлось открыть карты. – Тяжелый случай, – покрутил головой Лева. – А я ничего особенного в тебе и не замечал. – Вот спасибо! – Видимо, нам с тобой просто изначально было суждено стать друзьями, – тем же философским тоном проговорил он. Рита наконец не выдержала и засмеялась. – Лева, никто лучше тебя не поднимает мне настроение! – сказала она. – Спасибо за прекрасный ужин. – Да ты же толком и не поела, – пожал плечами он. – И не пила почти. Случайно не беременная? – Ты уже второй человек, который это предполагает, – удивилась Рита. – А почему? – Да я, понимаешь, всегда опасался, как бы кто не решил от меня ребенка заиметь, – объяснил Лева. – Ну и привык приглядываться. – Странные у тебя опасения. Почему бы женщинам не хотеть от тебя детей? – Женщины могут хотеть чего угодно. А я выращивание детей без отца не приветствую. – В Израиль, Левочка, езжай в Израиль! – засмеялась Рита. – Ты чрезмерно патриархален для Москвы. – Нормален я чрезмерно для Москвы. Особенно для теперешней. Крах и апатия в одном флаконе – это, знаешь ли, рецепт не для меня. «Он прав, – думала Рита по дороге домой. – Все вокруг будто оцепенели – смотрят, как всё, что сами для себя создавали, рушится. А восстановится ли? Никаких ведь даже признаков нет, наоборот, дальше только хуже будет. Может, лет через десять, если власть переменится. Да хоть бы и через пять! Мне-то не восемнадцать. И что же мне делать?» Лева предлагал довезти ее до дому – он был на машине с водителем, – но Рите хотелось прогуляться. Она перешла с Тверского бульвара на Страстной, потом на Петровский, на Рождественский… Москва была непобедимо прекрасна, как ни уродовали ее криво положенной серой плиткой, чахлыми деревцами в массивных, как надгробья, мраморных кадках и прочей безвкусицей. «Уехать, ну то есть совсем уехать, сказать себе: мой дом теперь будет в другом месте? Да разве я не смогла бы этого сделать и пять лет назад, и десять? Смогла бы, конечно. Но не сделала же». В Ритиной жизни не так уж много было такого, о чем она сказала бы себе: «Нет, вот этого я сделать не смогу – не придумаю, как добиться, сил не хватит…» Да она вообще не представляла, к чему могла бы отнести такие сомнения. «А почему не сделала? Разве в Германии меня ностальгия мучила? – продолжала она размышлять. – Нисколько. Да и что такое ностальгия, когда вот экспресс, вот самолет, вот аэропорт – и вот через четыре часа Москва? Мир давно изжил ностальгию. А я и не знала ее никогда, в советских фильмах только про нее слышала. Я в весеннем лесу пил березовый сок… Что хорошего в березовом соке? Просто сладковатая вода. Нет, но какие же глупости лезут в голову!» Рита села на лавочку. Стена Рождественского монастыря тянулась прямо перед нею вдоль бульвара. Теперь этот монастырь выглядел как новенький, а когда-то был заброшен – склад какой-то там располагался, что ли. Однажды они увидели в этой стене неприметную калитку и вошли через нее целой студенческой компанией. Отмечали первую сессию, пили шампанское из горлышка, закусывая плавленым сырком, и хохотали так, что, наверное, разлетелись от их смеха все монастырские призраки. А может, наоборот, собрались вокруг них, радуясь их молодости, и веселью, и будущему… «Не может быть, чтобы у меня больше не было будущего. – Рита почувствовала, как поднимается у нее внутри противный холодок. – Мне всего сорок два года! Это и раньше старостью не считалось, а теперь вообще молодость. Даже не вторая – просто молодость. И что у меня вдруг за глупые мысли?» |