Книга Сердце и душа, страница 25 – Мейв Бинчи

Хилари приложила все усилия, чтобы подарить Нику такое же счастливое детство, как было у нее благодаря Джессике. Когда сын заинтересовался музыкой, она организовала для него частные уроки. Она никогда не суетилась по пустякам. Она знала, что друзья завидуют Нику и его безумному дому, где он живет с двумя старухами. Хилари понимала, что в глазах его сверстников она принадлежит к тому же поколению, что и Джессика.

Шли годы. Хилари так и не познакомилась ни с кем мало-мальски привлекательным — хотя бы настолько, чтобы просто задуматься о романе. Предложений хватало — она нравилась людям, трудолюбивая молодая вдова с собственным домом, хорошим доходом, общительным взрослым сыном, композитором и преподавателем музыки, и веселой матерью, живущей в маленькой квартирке на первом этаже. У Хилари было много достоинств. Во всяком случае, было раньше.

Но по мере того как мама становилась все более хрупкой, забывчивой и менее самостоятельной, Хилари уделяла все меньше внимания своей внешности. Разумеется, мама просто старела — невозможно было поверить, что Джессика утратит свой острый ум, щедрое сердце, понимание жизни.

Но Джессика, на свой собственный лад, угадала, что происходит. Понимая, что может ожидать ее в будущем, она написала письмо, короткую машинописную записку:

Старея, я становлюсь все более забывчивой. Возможно, настанет день, когда я не смогу понять, где я, кто я и, что гораздо важнее, кто вы. Поэтому сейчас, находясь в относительно здравом уме и практически трезвой памяти, я хочу как следует, на ясную голову попрощаться с вами и поблагодарить вас.

Я прожила очень хорошую жизнь. Надеюсь, вас не обидит каша у меня в голове. Настоящая я живу глубоко внутри и хорошо вас помню…

Каждому досталось несколько слов. Вот что она написала Хилари:

Ты просто-напросто лучшая дочь в мире. Никогда об этом не забывай. Когда время придет, делай что должно. Я всегда буду любить тебя…

Мама

Мама лично разрешала отправить ее в дом престарелых. Невероятная щедрость? Или безумие? Впрочем, Хилари все равно не смогла бы на это решиться.

Она без удовольствия посмотрела на свое отражение в зеркале.

— Что вы собираетесь сделать? — спросила она Кики.

— Придать форму. Коротко и стильно, да?

Собственно говоря, прежде чем Хилари увидела свое отражение, она как раз считала свою стрижку короткой и стильной.

— Да, но не слишком коротко.

— Доверьтесь мне, — сказала Кики. Состриженные пряди падали и падали на пол.

Хилари задумалась, почему она доверилась этой девушке с огромными, густо подведенными глазами и зелеными ногтями. Ведь была же какая-то причина.

Когда Хилари вернулась в клинику, Клара задохнулась от восторга.

— Хилари, где ты постриглась? Ты выглядишь на десять лет моложе. Я немедленно туда иду.

Хилари показала ей визитку:

— Спроси Кики. У нее зеленые ногти.

— Ну, стрижет она отлично. Ты потрясающе выглядишь. Думаю, нам с тобой нужно как-нибудь отправиться в паб.

— Боюсь подумать, во что мы можем влипнуть. — Хилари рассмеялась, но ее глаза оставались серьезными.

— Бессмысленно спрашивать, как мама? Все так же, да? — с сочувствием спросила Клара.

— Нет, хуже. Вчера ночью она вышла из дома и спрашивала прохожих, сколько времени.

— А сколько было времени? — поинтересовалась Клара.

— Четыре утра. Она приняла четыре утра за четыре дня и решила, что я скоро приду пить чай.

Клара ничего не сказала.

— Ну, давай, Клара, выскажись.

— Нет, Хилари. Скажи сама. Ты не хуже меня знаешь, что нужно сказать.

— Ты считаешь, что ее нужно отдать в дом престарелых.

— Мое мнение не имеет значения.

— Уверена, ты знаешь какое-нибудь отличное место. Если я спрошу, ты немедленно продиктуешь название и номер телефона… — Хилари закусила губу.

— Это твое решение. Но если ты спрашиваешь — да, я знаю очень хорошее место. “Сиреневый двор”. Им заведует моя подруга, Клэр Коттер. Мы знакомы много лет. Она обеспечивает своим постояльцам очень приятную жизнь.

— Не могу. Пока не могу.

— Конечно. Конечно.

— Не суди меня, Клара. Ты не знаешь, что она сделала для меня. Я не могу от нее отказаться.

— Возможно, так было бы лучше для нее.

— Легче. Но не лучше. Даже если мне придется бросить работу и сидеть дома…

— Ты и так проводишь там все больше времени.

— Знаю, ты, наверное, думаешь, что я слишком часто беру отгулы… — начала Хилари.

— Да при чем тут они! Ты отрабатываешь каждый пропущенный час. Я же вижу, как ты торчишь здесь в обед или задерживаешься, если Ник дома. Ты отлично справляешься с работой, поверь мне.

— Клара, а если бы это была твоя мама?

— Я сдала бы ее в первое же заведение, куда ее приняли бы, и занялась бы своими делами.

— Ты только говоришь так.

— У меня слова с делом не разошлись бы. Моя мама — склочная скандалистка, которая в каждом человеке и в каждой ситуации видит худшее. Тебе не повезло — у тебя глубоко порядочная и добрая мама, и поэтому ты не видишь, как ей будет лучше.

— Нельзя сказать, что мне не повезло, — ответила Хилари.

— Конечно. Это очень, очень здорово, когда у тебя такая мама. Сама я, разумеется, не такая. Я своих девочек так достала, что они наверняка обо мне слова доброго не скажут.

Их разговор прервала Барбара, собиравшая деньги на подарок для возвращающегося Деклана. Деньги сдавали легко — пациенты и сотрудники клиники любили молодого доктора. Обе женщины достали по крупной купюре.

— Я ездила к нему вчера вечером, — сказала Клара. — Он быстро поправляется. На следующей неделе поедет в санаторий.

— Я бы с удовольствием навестила его, — сказала Хилари.

— Однажды жизнь изменится, и у тебя появится время, просто пока еще рановато, — утешила ее Клара.

— О-о-о, спасибо. — Барбара была довольна их вкладом. — А вы знаете, какой у нас славный охранник! Тим тоже не стал экономить. Он сказал, что хороших людей вроде Деклана нужно объявить национальным достоянием, представляете!

— Может, у него в сумке для инструментов припрятано сердце поэта-романтика? — предположила Клара.

— Думаете? Ну, польский разговорник там точно припрятан, он все учит и учит фразы — “Так” и “День добры”.

— А что это означает? — заинтересовалась Хилари.

— Понятия не имею.

— Может, ему нравится Аня, — задумчиво проговорила Клара.