Книга Брат мой Каин, страница 122 – Энн Перри

– Тогда нам следует проследить события, происходившие до того, как Кейлеб поселился в Лаймхаусе, – ответил его собеседник, взяв еще один бисквит. – Причина кроется в его отношениях с Рэйвенсбруком и Энгусом. Ее надо искать в Чилверли. И нам остается только тянуть время до тех пор, пока Монк не вернется или хотя бы не пришлет свидетеля!

– Одному богу известно, что он там узнает! – тяжело вздохнул Эбенезер.

* * *

После обеда, объявив о продолжении дознания, коронер вызвал в качестве свидетеля Майло Рэйвенсбрука. В зале мгновенно воцарилась полная тишина, не нарушаемая даже шорохом одежды. Замерев в напряженном ожидании, зрители обратили взгляд в его сторону. Кожа Рэйвенсбрука казалась болезненно бледной, костюм его, как всегда, выглядел безукоризненно, а осанка оставалась прямой и горделивой. Избегая глядеть по сторонам, он занял место за ограждением и произнес слова присяги четким, чуть хрипловатым голосом. Повязки на ранах не позволяли лорду застегнуть сюртук, из-за чего тот держался на плечах слишком свободно. Подбородок мужчины казался напряженным, однако определить, вызвано ли это чисто физическими страданиями или эмоциональными переживаниями, представлялось весьма трудной задачей.

Не успел коронер обратиться к свидетелю, как по залу прокатился восхищенно-сочувственный шепот.

Рэтбоун исподволь взглянул на зрителей. Энид не отрываясь следила за мужем с горечью и сожалением в глазах. Словно сама того не замечая, она протянула руку к сидящей рядом Женевьеве.

– Лорд Рэйвенсбрук, – проговорил дознаватель, – Будьте добры, расскажите, что случилось в тот день, когда погиб Кейлеб Стоун. Вы можете не повторять, что происходило до того, как вы вошли в камеру, если вы этого не желаете. Я не намерен тревожить ваши чувства больше, чем этого требуют мой долг и соображения необходимости.

– Спасибо, – поблагодарил его Майло, не поворачивая головы.

Устремив взгляд на противоположную стену, он заговорил так, словно находился в трансе. Похоже, события, проходившие сейчас перед его мысленным взором, казались ему куда более реальными, чем этот зал с деревянными панелями на стенах, участливое лицо коронера и толпа зрителей, жадно ловивших каждое его слово. Его лицо, выражавшее самые противоречивые эмоции и в то же время удивительно неподвижное, словно Рэйвенсбруку удавалось сдерживать их благодаря невероятному самообладанию, притягивало к себе взгляды всех без исключения зрителей.

– Охранник открыл дверь и отступил назад, пропуская меня в камеру, – заговорил свидетель ровным и словно бы осторожным тоном. – Перед этим я попросил разрешения переговорить с Кейлебом наедине, понимая, что такой шанс, вполне возможно, представляется мне в последний раз. Суд относился к нему с явной неблагосклонностью. – Рэйвенсбрук почти ничем не проявлял той неуверенности, которую сейчас испытывал. – Я… Я собирался сообщить ему некоторые вещи сугубо личного плана. Возможно, вам это покажется глупым, но я надеялся, что ради будущего вдовы Энгуса он откроет мне, что произошло у него с братом, и скажет, что Энгус… обрел вечный покой, если вам так будет угодно.

Коронер кивнул в знак согласия. Зрители разом испустили тяжелый вздох.

У Женевьевы перехватило дыхание, но она не проронила ни звука, сидя с закрытыми глазами, словно не могла вынести этого зрелища.

Посмотрев в сторону Гуда, Рэтбоун встретился с его вопросительным взглядом.

– Конечно, мои надежды оказались напрасными, – продолжал тем временем Майло. – Ни одно из сказанных мною слов не возымело на него действия, не заставило смягчиться.

– Вы не заметили открытых проявлений злобы, когда впервые вошли к нему в камеру, милорд Рэйвенсбрук? – спросил коронер, сочувственно посмотрев на свидетеля широко раскрытыми глазами. – Конвойный, судя по всему, этого не знает.

– Он показался мне… подавленным, – ответил свидетель, чуть нахмурившись. Селина Херрис смотрела на него так, словно ей хотелось навсегда запечатлеть в памяти каждую его черту, но если он и заметил ее, то не выдал этого абсолютно ничем. – Я попросил его, хотя бы ради Женевьевы, рассказать, что произошло во время его последней встречи с братом, – продолжал лорд, – но он отказался это сделать. Тогда я принялся уверять его, что не стану ничего сообщать властям. Мне хотелось это узнать лишь ради моих близких. Однако он оставался непреклонным. – Голос Рэйвенсбрука звучал ровно, но в то же время слова как будто застревали у него в горле, и ему приходилось выговаривать их с усилием. Он несколько раз провел по губам кончиком языка.

Оливер вновь окинул взглядом зал. Энид сидела в напряженной позе, чуть подавшись вперед, словно ей хотелось находиться как можно ближе к мужу. Женевьева попеременно смотрела то на свидетельское место, то на леди Рэйвенсбрук. Селина Херрис сжала в кулаки лежавшие на коленях руки, а ее дерзкое лицо казалось теперь исполненным боли, но она по-прежнему не сводила со свидетеля пристального взгляда.

– Он попросил у меня перо и бумагу, – возобновил рассказ Рэйвенсбрук, – заявив, что желает записать свою последнюю волю…

– Вы хотели сказать, завещание или заявление, да? – тут же уточнил коронер.

– Он этого не сказал, а я не спрашивал, – ответил Майло. – Я предположил, что он имел в виду какое-то заявление, может быть, своего рода последнее слово. Я надеялся, что он решил сознаться или раскаяться ради спасения собственной души.

Селина коротко вскрикнула и тут же вновь замолчала. У какой-то другой женщины вырвалось сдавленное рыдание, вызванное то ли охватившей ее тоской, то ли крайней эмоциональностью этой минуты.

Тайтус Нивен незаметно и очень осторожно положил ладонь на руку Женевьевы, после чего очертания ее плеч перестали казаться столь напряженными.

– Итак, вы попросили охранника принести перо, чернила и бумагу, – поторопил свидетеля коронер.

– Да, – согласился Рэйвенсбрук. Охватившее зрителей чувство, казалось, совершенно его не трогало, возможно, из-за того, что он сам пережил слишком сильное потрясение. – Когда их принесли, я вернулся в камеру и передал все Кейлебу. Он попробовал писать, но тут же сказал, что перо царапает бумагу и его нужно заново очинить. Я достал нож, чтобы выполнить его просьбу…

– Вы не давали ему нож? – поинтересовался дознаватель, сразу подавшись вперед с посерьезневшим выражением лица.

Рэйвенсбрук чуть поджал губы, а на лбу у него появилось сразу несколько морщин.

– Нет, конечно, нет! – заверил он слушателей.

– Спасибо. Продолжайте.

Поза лорда сделалась еще более напряженной. Обуревавшие его чувства, из-за которых он находился на грани отчаяния, проявились сейчас с особой, вызывающей боль силой. В эти минуты он как будто боролся с преследующим его жестоким кошмаром, что не могло оставить равнодушным никого из присутствующих в зале.

На этот раз его не стал торопить даже коронер.

Наполнив легкие воздухом, Майло затем выдохнул его без единого звука и лишь спустя еще секунду заговорил: