Онлайн книга «Ночное кино»
|
– Ты бы руку врачу-то показал, – крикнула она откуда-то из глубин дома. – У тебя там застряло что-то, стафилококковую инфекцию заработаешь. Лишь взглянув на правую ладонь, я сообразил, о чем речь. Шерон права. Отек и краснота разрослись. Я думал, там запеклась грязь, но в действительности глубоко под ногтем большого пальца застряла заноза. От этого зрелища накатила паранойя. Люди в черных плащах – они что, пометили меня? Наложили новое проклятие? Может, это отравленный дротик? Ржавый гвоздь, носитель столбняка? Пора домой. – Как мне тебя отблагодарить? – спросил я спустя минуту, сообразив, что Шерон, чем-то увлекшись, в гостиную не возвращается. – Подарить тебе новую немецкую овчарку, яхту, остров на юге Тихого океана? – Выметайся отсюда! – крикнула она. 100 На Манхэттене я заехал в травмпункт на Тринадцатой. Приемная была набита битком, и врач принял меня спустя часа три. Я объяснил, что вернулся из похода. – Я так и понял, – весело отвечал он, задергивая занавеску. Жизнерадостный и бодрый говорливый юнец, передознувшийся кофеином; к подолу белого халата приклеился кусок скотча. – У вас контактный дерматит. Ходили в основном в густом лесу? Судя по всему, повстречали там какой-то аллерген. Я хотел было уточнить, что был в Адирондаке, но – вот болван – сообразил, что этим все не исчерпывается. А как же бассейн? Может, там месяцами разлагался какой-нибудь звериный труп. А семейная оранжерея Райнхартов? – Что там росло, в этой оранжерее? – спросил врач, когда я в общих чертах кое-что изложил. – Я не все помню. Одно растение называлось «дурье зелье». – «Дурье зелье», – повторил врач, склонив голову набок. Думал он при этом, похоже: «И что, вы с воплями не слиняли оттуда подобру-поздорову?» – И я чем-то укололся. Заноза. Воспалилась. Я показал. Вскоре медсестра уже промывала мне руку водой и антисептиком, а врач, вооружившись скальпелем и длинным пинцетом, резал ладонь. Потек белесый гной; врач что-то выдернул из пальца. Увидев, что это, я от ужаса онемел; врач, впрочем, невозмутимо кинул занозу на стальной стол. – Ничего себе прогулялись, – улыбнулся он. – Пожалуй, в следующий раз лучше на пляж. На столе лежал черный шип какого-то растения, однако я сперва решил, что это острый двухдюймовый ноготь, кривой и гнутый. 101 На Перри-стрит я вернулся в пятом часу. Предвкушал, как поговорю с Норой, расскажу ей про Шерон, продемонстрирую черный шип. И мы вернемся к работе. Но едва я переступил порог, наверху раздался странный грохот. Я вбежал в спальню Сэм, – кажется, весь гардероб Моэ Гулазара, а может, и Моэ Гулазар лично взорвались там и разметались по ковру. Повсюду валялись золотистые легинсы в блестках, шелковые блузки, полосатые галстуки и еще норковая накидка (страдающая чесоткой). Нора в черных джодпурах и рубашке под смокинг, засучив рукава, паковала одежду. Иисус и Джуди Гарленд уже покинули стену. – Что у тебя тут такое? – спросил я. Она глянула через плечо и отвернулась, сложила лиловые шорты и запихала в сумку «Дуэйн Рид». – Я уезжаю. – Что? – Уезжаю. Нашла прекрасную субаренду. – Когда? – Только что. Я больше на тебя не работаю. – Так. Во-первых, в Нью-Йорке нельзя «только что» найти прекрасную субаренду. На это уходят месяцы. Иногда годы. – А я нашла. – И откуда же взялась эта прекрасная субаренда? Архангел Гавриил подарил? – «Крейглист». – Так. Давай я объясню. «Крейглистом» обычно пользуются проститутки, маньяки-убийцы и массажисты, с которыми в конце познаёшь неземное счастье. – Я уже проверила. – Когда? – Утром. Огромная комната, боковая, таунхаус в Ист-Виллидж, с эркером. Света – море. Всего пятьсот в месяц и ванная одна на двоих с очень клевой старой хиппушкой. Я набрал в грудь побольше воздуху: – Давай я тебе расскажу про клевых старых хиппушек из Ист-Виллидж. Они психованные. Они изучают карты Таро и едят сою. Иногда едят Таро и изучают сою. Большинство не покидали этот островок с тех пор, как президентом был Никсон, и под ногтями у них произрастают вполне отчетливые виды флоры. Ты уж мне поверь. – Мы только что с ней пообедали. Она суперская. – «Суперская»? Нора кивнула: – Выращивает органические помидоры. – И удобряет их трупами своих тридцати кошек. – Много лет работала ассистенткой фотографа Аведона. [107] – Они все так говорят. – У нее был роман с Экслом Роузом. Он про нее песню написал. – Наверняка ту, которая «Приглашаем в джунгли» [108] . – Я не понимаю, чего ты психуешь. Все будет круто. «Все будет круто». Я как будто стоял босиком на полу, а у меня из-под ног выдергивали ковер. – Это из-за того, что было ночью, – сказал я. Она только вздернула подбородок, схватила ежегодник школы «Гармония» и, театрально хмурясь, его полистала. – Ты сердишься, что я был джентльменом? Уважал границы наших рабочих отношений? Она захлопнула ежегодник, сунула в сумку. – Нет. – Нет? – Нет, это из-за прослушиваний на «Гамлетту» в Блошином театре. – Прослушивания на «Гамлетту». В Блошином театре. Она торжествующе кивнула: – Они поменяли наоборот все гендеры, чтобы у женщин наконец были хорошие роли. Я хочу попробоваться на Гамлетту, мне надо круглосуточно репетировать монологи. А ты рехнешься – тебе же не нравится, как я играю. – Неправда. Я очень пристрастился к твоей игре. Она складывала старый серый кардиган: на плече летящая птица из блесток, на левом локте беззвучно кричащим ртом распахнулась большая дыра. – Ты же сам ночью сказал, что я должна бежать вперед, а ты мой чирлидер, будешь меня подбадривать. Ну вот я и побежала. |